Сочинения в двух томах

Сковорода Григорий Савович

О тех доводах, которые служат средством против душевных тревог, следует размышлять раньше, чем тревоги эти нас постигли, чтобы, заблаговременно приготовленные, эти доводы имели больше силы. Что касается тех, которые полагают, что существует один какой-нибудь образ жизни, свободный от неприятностей, то Менандр в вышеприведенных стихах убеждает в том, что они ошибаются.

73

[Июль — август 1767 г.]

Здравствуй, мое сокровище, драгоценнейший Михаил!

Может быть, и тебе также, дражайший, за эти несколько дней я был неприятен и тягостен; тогда я и сам собой тяготился. Ибо, когда я тоскую, когда я печален и раздражен, я не могу ни смотреть на тебя, ни относиться к тебе обычным нашим дружественнейшим образом, так что неудивительно, если тебе почудилось в нас нечто неблагополучное. Но приходилось скорбеть, мой друг, после того как отторгнут был тот, который был одной из главных моих радостей и одним из моих утешений. Никто больше меня не наслаждается дружбой: это моя единственная радость и сокровище; что же удивительного в том, что, предаваясь печали, я не соблюдал меры? Мы извиняем того, кто плачет, потеряв ценного коня, или предается печали после пожара. Надо извинить и меня, ибо я не вижу того и опасаюсь за то, что мне всего ближе. Тем более, что человеческая душа и друг, вне всякого сомнения, ценнее всех вещей. Если бы он был в более безопасном месте, я меньше беспокоился бы; теперь же дворец — вертеп обманов и преступлений. Человек в твоем юном возрасте неискушен, легко поддается обману и влиянию нечестных нравов; я сам имею опыт и тем более беспокоюсь — беспокоюсь и имею право беспокоиться. Ибо что

мне делать в жизни, чем занять свой дух, о чем заботиться? Ни о чем не заботиться, ни о чем не беспокоиться — значит не жить, а быть мертвым: ведь забота — движение души, а жизнь состоит в движении. Одни заботятся об одном, другие — о другом; мне же надлежит заботиться о расположенных ко мне и дружественных мне душах отроков и юношей. Где труд, там и отдохновение. Где забота, там и радость. Скупец заботится о золоте, страдает из-за золота, но иногда и наслаждается золотом, и, чтобы наслаждаться, предается заботам, и радуется, снедаемый заботами. Подобно этому и я люблю тревожиться душой за благополучие друзей, чтобы когда-нибудь испытать также удовольствие и радость, хотя я их испытываю уже теперь. Ибо что может быть сладостнее, чем быть любимым, чем быть предметом влечения доброй души? Что может быть приятнее, чем любовь друга? Любое, самое ничтожное, дело мне неприятно, если оно не связано с любовью и благожелательностью. Для меня нет ничего дороже или сладостнее, чем любящая меня душа, хотя бы все прочее отсутствовало. А моя забота, и радость, и слава, и, я бы сказал, жизнь, притом вечная жизнь, — что это такое? Дружественная душа; душа, меня любящая; душа, обо мне помнящая. Ее я предпочитаю пирамидам, мавзолеям и другим царским памятникам. А что благороднее благородной души и что более вечное? Я беспокоюсь поэтому о моем дражайшем Яше и забочусь о нем, чтобы когда-нибудь и он меня любил, хотя он и теперь уже любит. Ведь любовь вызывается любовью, и, желая быть любимым, я прежде сам люблю. А кто не любил бы душу этого мальчика? Представь себе, насколько сильнее я беспокоился бы, если бы с тобой, хотя ты и не мальчик, а взрослый, случилось что-нибудь дурное. Ведь ради тебя, откровенно говоря, ради тебя одного я оставил мой приятнейший покой, вверился бурям, в течение двух лет я испытал столько вражды, подвергался такой клевете, такой ненависти. Иначе никакой настоятель, никакой архимандрит не отвлек бы меня от сладчайшего покоя во вред моей репутации и здоровью, если бы значительно раньше их настояний и требований я не увидел тебя, если бы с первого же взгляда ты не полюбился так моей душе. Я думаю, ты помнишь, как я негодовал, когда тебя отвлекли от занятий греческим языком и особенно когда тебя приглашали во дворец, когда ты чуть не сделался преподавателем немецкого языка, — как тогда, говорю, я негодовал? Так бывает, когда у львицы отнимают ее детенышей или у чадолюбивой женщины отнимают ее ребенка. И я испытывал эти чувства, потому что видел, как недалек ты был от гибели, сделавшись педагогом во дворце или официальным преподавателем иностранного языка. Все удивлялись, подозревали, а мои враги надо мной смеялись: в чем дело, почему я забочусь больше, чем о своем родственнике? Поэтому если меня так озабочивает судьба моего Якова, полюбить которого ты мне доставил случай и повод, и если другие воспользовались моими плодами, то все они этим обязаны тебе, который один только вытащил меня из убежища, или, скорее, любовь моя к тебе вытащила меня, который тебя так полюбил, что, сделайся ты моим врагом, я не мог бы тебя ненавидеть и отказать тебе в чем-либо для тебя полезном. Как вижу, я от природы таков, что, находясь в состоянии настоящего гнева, в отношении даже самых подлинных врагов я сразу смягчаюсь, лишь только замечаю хотя бы незначительное проявление доброго ко мне расположения. Как только я замечаю, что кто-то меня любит, я готов отдать ему половину дней жизни моей, если бы это было возможно и дозволено; впрочем, кто добровольно ради друга подвергает себя опасностям, тот некоторым образом как бы расходует свою жизнь для него. Иногда может показаться, что я гневаюсь на самых дорогих мне людей: ах, это не гнев, а чрезмерная горячность, вызываемая любовью, и прозорливость, потому что я более вас вижу, чего нужно избегать и к чему стремиться. Итак, пока я сознаю самого себя, пока душа управляет телом, я буду заботиться только о том, чтобы всеми способами вызывать в себе любовь к благородным душам. Это мое сокровище, и радость, и жизнь, и слава. Любовь же вызывается любовью, которую производят благосклонность и благоволение в соединении с добродетелью. Но ты мне всех дороже, и я не пожалею q своем одиночестве, хотя и стал слабее здоровьем, если ты остаешься моим другом.

Будь здоров, дражайший мой друг!

Твой Григорий Сковорода

[Первая половина 1767 г.]

Мой любимый друг Михайло Иваныч! Веселись во господе!

Молчание должно наградить. Посылаю вам новую мою песню. А вот она:

БЕЗДНА БЕЗДНУ ПРИЗЫВАЕТ

1

Нельзя бездны океана

Горстью персты забросать,

Нельзя огненного стана [1050] [1051]

Скудной капле прохлаждать.

Возможет ли в темной яскине [1052] гулять орел,

1050

Castra, sedes, ога. Военный лагерь, местопребывание, берег.

1051

Вспомни слово… — 274.

1052

Hoc potest dici — locus siibterraneus obscurus angustus. Это может быть сказано словом 6 а6г|lb — «подземелье темное и тесное».

Так, как в поднебесный край вылетит он

отсель,

Так не будет сыт плотским дух. 2

Бездна дух есть в человеке

Вод всех ширший и небес,

Не насытишь тем вовеки,

Что пленяет зрак очес.

Отсюда-то скука внутри скрежет, тоска,

печаль,

Отсюда несытость, и с капли жар паче встал. Знай: не будет сыт плотским дух.

О род плотский! Невежды!

Доколе ты тяжкосерд? [1053]

Возведи сердечны вежды! Взглянь вверх на небесну твердь. Чему ты не ищешь знать, что то зовется

1053

Recordare vocabule? ь? — униженный.

бог?

Чему не толчешь, чтоб увидеть его ты мог? Бездну бездна удовлит вдруг.

Эта песня не какой-то крупный камень, но очень маленький камешек, однако небесполезный для воспитания благочестия. Внутри он, несомненно, имеет искорку и не лишен острия для рассечения плотских страстей и несколько похож на те кремни, при помощи которых у иудеев когда-то производилось обрезание. Мы привязаны к миру, погружены в плоть, окутаны тоТ<; ocxpiajxaat too SiapoXoo [1054] . Однако если мы почаще будем делать попытки, то есть надежда, что мы когда-нибудь освободимся и поднимемся вверх (для насыщения)…

1054

Софизмами дьявола (греч.). — 275.

75

[27 июня 1767 г.] Вселюбезнейший друг Михайло Иванович!

Об истинной Вашей ко мне любви не сомневаюсь, что она желает о нынешнем моем знать обращении. Моя теперь rusticatio [1055] в Куряже. 1п solitudine поп solus, in otio negotiosus, in absentia praesens, in jactura integer, in tristitia pacatus [1056] °. Вы все понимаете, разве было бы во вред; то есть я растерялся; поверьте, столь нечаянный вихрь выхватил меня с Купянских

степей [1057] , что, кроме ютки да бурки кирейной [1058] , ничего не взял. Об этой буре после поговорим. A negotiositas [1059] моя вся состоит… да ведь вы же знаете… в борьбе со скукою. Если б кто посторонний сие начитал, без сомнения, сказал бы: черт тебе виноват, если добровольно всех дел избегаешь.

1055

Сельская жизнь (лат.). — 275.

1056

«В уединении — не один, в бездействии — за работой, в отсутствии — присутствует, в крушении — невредим, в печали — доволен» (лат.). — 275.

1057

Местность возле г. Купянска на Харьковщине. — 275.

1058

Ютка, бурка кирейная — верхняя одежда из грубого сукна. — 275.

1059

Работа (лат.). — 275.

Смешные мне, душа моя, эти умишки! Они не рассуждают, что без скуки подобен да и есть он внутренний вихрь, который тем бурнее порывает, чем легче перо или очеретину схватит и чем далее за легкость свою поддается ему, тем беспокойнее станет, в то время как натиск, порыв за порывом стремительнее рождается, рассекая, как прах, и обращая без конца, как листву, вожделения души, волнующейся и неутвержденной. Что ж это за лекарство? Да и, кроме того, они только в тех местах разумеют скуку, пока она нас принуждает mutare terras alio sole calentus [1060] , и, желая уврачевать, советуют, ut Horatius tuus ait: multa jaculari brevi aevo. Atque istud ipsum est torquieri hoc daemone [1061] . И что есть скука, разве неудовольствие? Сколь же она везде по всем разлилась! Non satisfacit tibi tua doctrina? habes hunc daemona. Male me habet, quod parum sum musicus? quod parum laudor? patior plagas et colaphizor? Quod jam sum senex? Quassor, ni boni consulo. Irascor propter improbitatem inimicorum et obtrectatorum? Non illi, sed daemon me inquietat idem? Quid mors, paupertas, morbi? Quid quod ludibria omnibus sumus? Quod spes evanescit in posterum? His ombibus an non misere anima tanquam venti labro quodam sublata ac turbine exagitata quassa- tur [1062] .

1060

«Сменить землю на ту, которую греет другое солнце». — 275.

1061

«Как говорит твой Гораций: много достичь за короткую жизнь. Но то же самое и значит терзаться этим демоном» (лат.). — 275.

1062

«Не удовлетворяет тебя твое учение? И в тебе сидит тот же демон. Мне не нравится, что я недостаточно музыкален? Что меня мало хвалят? Что терплю удары и поношения? Что я уже стар? Недоволен, что мне что-либо не по душе? Раздражаюсь из-за бесчестного поведения врагов и порицателей? Не они, но тот же бес мне причиняет это беспокойство: что такое смерть, бедность, болезни? Что такое, когда являешься для всех посмешищем? Когда надежда на будущее ослабевает? Разве душа не страдает от этого самым жалким образом, как бы поднятая дуновением ветра и гонимая вихрем?» (лат.). — 276.

Вот, душа моя, как я разумею скуку, а не только что все любезных моих разговоров не наслаждаюсь. И что блаженнее, как в таковой достигнуть душевного мира, что уподобиться шару, каков все одинаков, куда ни покати. Я тебе, друг мой, говорю, что нет сего божественнее и премудрее рассуждения, и вопию с твоим тезкой, сей шар держащим: «Кто как бог?»

Ваш вседоброжелателъный Григорий Сковорода

25 июня 1767

Любезному Николаю поклон.

76 [1063] ?

1063

Автограф письма не сохранился, известна лишь рукописная копия, хранящаяся в отделе рукописей Института литературы АН УССР им. Т. Г. Шевченко (ф.86,№ 25). В издании 1961 г. письмо напечатано среди писем к неизвестным лицам. По мнению JI. Махновца, это и есть упоминаемое в письме Сковороды от 26 сентября 1790 г. «закосневшее письмишко гусинковское», адресованное М. Ко- валпнскому (см. Л. Махновець. Про хронологш лист1в Сковороди. — «Радянське л1тературознавство», 1972, № 4, стр. 67). — 276.

[1787 г. — начало августа 1788 г.]

Любезная душа моя!

Радуйся, веселись, дерзай, мир тебе да будет вовек!

Благодарю благому сердцу за огнедухновенное от тебя письмо твое, а без него вся мне Вселенная, в дар приносимая, не только твоя юфть [1064] не мила. Внял ли ты сему Павлову слову: «Вас ищу, не ваших мнений». Хвалит тебя благой во мне дух мой, что, постоянствуя в любви и к нищему моему странничеству, обличил, что ты… то есть краеугольного камня, вижу, что и сам ты не искал во мне, ни моих ни плоти и крови, но того единого, о котором писано: «Слышь, Израиль, господь бог твой посреди тебя». Держися же сего царствующего в нас краеугольного камня и кифы, сей среди нас камень есть прибежище для всех, да ищет мир инде себе помощи и утешения, да волнуется во всем мирном потоке, се бо есть вся тварь, есть лед и вода непостоянная, но она есть основание и надежда людям бессердечным и по писаному: «Река текущая — основание их». Ты же, о человек божий, избегай сих, держись любви. Все проходит, любовь же никогда, все тебя оставит, кроме любезного, внутри тебя сущего. Се: сей стоит за стеною нашею, в тюрьме нашей он свет. Если возволнуется море, если взыграет плоть и кровь, если возвеют смертного страха волны, не беги искать помощи по улицам и по чужим домам. Войди внутрь тебя, мимо иди, плоть и кровь твою пройди, всю тлень и дрянь — вот тебе спасительная пасха. Оставь всю гибель, поколь даже дойдешь туда, пришедши, стал вверху, где же было дитя; и было в мире место его; он дитя тем, что не стареется, но после крепости есть ветхий днями Самсон. Кричи, вопи, стучи, буди — он честолюбив, хочет, чтобы мы его просили, и будто спит, да научит нас наша беда, горе, где искать его. Сей-то прогонит тебе твоих филистимов, запретив мор и ветрам. Докажем, надеясь на сию гавань, что ты правдивый сын… который есть… или Варсава, то есть сын мира, нашедший в смерти моей истину, вовеки пребывавшую, и на ней с Ноевою голубицею упокоющийся беспечно. Да исполнится слово Исаино: «Прозовешься создателем оград и пути твои посреди упокоишь».

1064

Юфть — специально обработанная кожа. — 276.

Друг твой Варсава

77

Из Ольшанской Ивановки, 1790 года, сентября 26

Возлюбленный паче всех человек, Михаил!

Мир тебе, муж божественных желаний!

Мать моя, Малороссия, и тетка моя, Украина, посылают тебе в дар малорослую мою дщерь — Авигею «Икону Алкивиадскую». Прими ее и, как Давид, наслаждайся ею. Она не лицом, но сердцем красавица, и вся слава ее внутри ее. С нею беседуя, беседуешь со мною. Сердце мое в ней, а ее во мне. Она породит тебе единого только сына, который есть истинное начало.

Род сей лицемерный и сластоочесный, ругаясь, на- рицает бесною и буйною. Я же тебя, прежде юношу, ныне же обрел тебя, мужа, по сердцу моему. Вся моя душа твоя есть и твоя — моя. Вот единость! Любовь! Дружба!..

Письмо сокращу. Не удерживаю от беседы с девою Евою. Только припишу воспетую мною в Харькове Харькову песенку в августе:

ORATIO AD DEUM IN URBEM ZACHARPOLIM

Ex hoc Zachariae proplietae grano: «7–m sunt oculi domini…»

Zacharias oculos septem tibi praedicat esse.