Сочинения в двух томах
Шрифт:
Афанасий. Врешь, Якуша, я с очами.
Яков. Да откуда же у тебя человеческое око? Ведь человеческим оком есть сам бог.
Афанасий. Так разве ж у меня два бога во лбу? Куда ты, брат, заехал? Бог с тобою!
Яков. А я молюсь, чтоб он и с тобою так был, как есть уже со мною.
Афанасий. Кошелек пустой, нечего дать на молитвы. Да ты же, брат, и не поп.
Яков. О друг мой! Не было бы мне от тебя сладчайшей мзды, как если бы я до того домолился, дабы исполнилось на тебе желаппе, сиречь молитва просвещенного и радостнотворпыми очами взирающего и вопиющего Исаии: «Светнся, светися Иерусалим». «Се тьма покрывает землю». «На тебе же явится господь и слова его…»
А ф а н а с и й. Ну полно с пророчьими лоскутками! Много вас таких ветошников и лоскутосшивателей, а скажи мне только то, о чем пророки пишут?
Яков. То же, что евангелисты о едином человеке.
Афанасий. Так выплутайся же ты мне из сего узла: для чего мне нельзя найти человека?
Яков.
280
Сковорода вновь намекает на басенный сюжет о петухе, нашедшем в навозе драгоценный камень, оригинальной обработкой которого является одна из его «Басен Харьковских». — 275.
Афанасий. А бог ее знает амбра или умбра [281] .
Я к о в. Э! Не умбра, но амбра.
Афанасий. Амбра твоя что значит, не знаю. Сии города мне совсем не знакомы, а человека знаю, перевидал я их один, другой 1 ООО ООО.
Яков. Видал и зевал, но не увидел и не знаешь.
Афанасий. Яи тебя вижу и знаю.
Яков. От рождения ты не видал и не знаешь меня.
Афанасий. Или шутишь, или ты впал в обморок.
Яков. Что-то запахло тебе обмороком?
281
Амбра — благовонное вещество, которое добывают из пищеварительного тракта кашалотов, переносно — аромат. Умбра (от лат. слова umbra) — тень. У Сковороды ото не просто игра слов, а символы противоположных — высоких п низменных — явлений. — 275.
Афанасий. И мою голову поразил ты мраком твоим.
Яков. Я Яков, человек. А ты человека не знаешь, посему и не видишь. Где же тебе обморок?
Афанасий. О человек! Когда бы ты в голове моей не потушил остатков света молитвами твоими! Ты мне наскажешь, и до того уже доходит, что у меня ни очей, ни ушей, ни рук, ни ног не бывало.
Яков. Да только ли рук и ног? Ты весь ничто, ты умбра, ты тень не исповедующаяся: «Господи, человека нет?»
Афанасий. Почему же я не человек?
Яков. Может ли быть человеком то, что ничто?
Афанасий. Как же я ничто твое?
Яков. Скажи ж мне, почему есть ничтожество, дым, пар, теиь?
Афанасий. Какая же причина лишила меня человечества?
Яков. Та, что ты не искал.
Афанасий. А не пскал почему?
Яков. А почему не ищешь амбры?
Афанасий. Есть ли она и что то есть она, не знаю.
Яков. Не верующий о естестве человека не ищет его, ие обретает и не знает его.
Афанасий. Как же прочие люди? Разве не разумеют? Всегда им человек в устах.
Яков. Все беседуют о всем, но не все знатоки. Бредут в след владеющей моды, как овцы. А человек разумеет путь свой.
Афанасий. II так они слабо знают п дурно видят?
Яков. Так, как ты, и тем же оком. Но что тебе до людей? «Знай себя…» Довольно про тебя. Тем мы не знаем себя, что всю жизнь любопытствуем в людях. Осудли- вое око наше дома слепотствует, а зевая на улицы, простирает луч свой во внутренность соседских стен, приникнув в самое их ппщное блюдо и в самый горящий в спальне их ночной светильник. Отсюда критические беседы. Богатые столы во все колокола повсюду звонят осуждением. Какая польза любопытно зевать и ценить путь побочных путников, а презирать, без наблюдения ведущую нас стезю? Отсюда заблуждение, проступки, пре- ткнокепне и падение. Что пособит знать, по скольку очей во лбу имеют жители лунные, и дозеваться через всепре- хвальнейшее стеклянное око до чернеющих в луне пятен, если паша зеница дома не прозорлива? Кто дома слеп, тот и п гостях; п кто в своей горнице не порядочен, тот на рынке пуще не исправен. Если ж ты дома слеп, а в людях зрячий, знай притчу: «Врач, сам прежде исцелись!» Не твое то, но чужое око, что не тебе служит. Чучело тот, ие мудрец, что не прежде учит сам себя. Лжемонета всегда по рынку бродит, дома пуще опасна. Знай себя. Тем-то не разумеем и Библии, что не знаем себя. Она-то есть вселенская лампада, огненная Фарийская вежа [282] для море- плавающей жизни нашей. Она-то есть: «Друг верный, кров крепкий». Обретший же его обрел сокровище. Но когда на домашней нашей стезе о бревно претыкаемся, тогда и на улицах друга нашего, нас, по лицу судящих лицемеров, самая мелочная соблазняет щепка; запутываемся, как кровожадная муха, в пагубную паутину плотских дум, подло ползущего сердца нашего; падаем в сеть и смятение нечистых уст наших;
282
Имеется в впду Александрийский маяк на о. Фарос в дельте Нила. См. также прим. 25 к «Беседе, нареченной двое…». — 276.
283
Лабиринт был построен легендарным мастером Дедалом для критского царя Миноса. Символизирует сложное, запутанное положение. пз которого трудно найти выход. — 276.
Афанасий. Не без толку ты наврал. Но только то для моих зубов терпким и жестоким кажется, будто я даже и сам себя не знаю.
Яков. Не уповай на твое знание, а речи пророков почитай пе пустыми. Не все то ложное, что тебе непонятное. Вздором тебе кажется тем, что не разумеешь. Не кичись твоею прозорливостью. Вспомни индийских путников: чем кто глупее, тем гордее и самолюбнее. Поверь, что пе сдуру родилось Иеремпино слово: «Воззрел, и не было человека… и не видел мужа».
Афанасий. Разве ж около него людей не было?
Яков. А где ж сей твари нет? Но они были умбра, или тень, а не прямые люди.
Афанаспй. Почему же они тень?
Яков. Потому что они тьма. Они не знали, так как и ты, человека, ухватившись, через слепоту свою, не за человека, но за обманчивую тень его, а сей-то человек — ложь, отвел их от истинного.
Афанасий. Изъясни мне, как ухватились за тень?
Яков. Ведь ты тень разумеешь. Если покупаешь сад, платишь деньги за яблоню, не за тень? Не безумен ли, кто яблоню меняет на тень? Ведь ты слыхал басню: пес, плывя хватал на воде тень от мяса, через то из уст прямой кус выпустил, а поток унес [284] . В сию то цель Диоген, в полдень с фонарем пща человека, когда отозвалась людская смесь: «А мы ж, де, разве не люди?» — отвечал: «Вы собаки…» [285]
284
Имеется в впду басенный сюжет о собаке и куске мяса. Аллегорически истолковывая его. Сковорода осуждает людей, недовольных своим положением и гоняющихся за тенью того, чем сполна владеют. — 277.
285
Об этом эпизоде из жизни киника Диогена (из Сннопа) (прибл. 404—323 гг. до н. э.) рассказывает Диоген Лаэрций, автор историко–философского произведения о жизни знаменитых философов. — 277.
Афанасий. Пожалуй, не примешивай к Предтече и к пророкам божиим Диогенпшка. Иное дело — пророк, иное — философишка.
Яков. Имя есть то же — пророк и философ. Но не суди лица, суди слово его. Сам Христос сих, сидящих во тьме и сени смертной, называет псами. Не хорошо-де отнять хлеб у детей и бросить псам. А которые ухватились не за тень, но за прямого человека — «Дал им власть детьми божппми быть».
Афанасий. Ну! Быть так. Пускай сип песпп люди хватаются за тень человеческую, как за лжемонету. Но сами же, однако, они суть человекн, люди почетные, а не мертвая тень.
Яков. Сень стенп мила, а ночь тьме люба. Сродное к сродному склонно, а прилипчивость обоих сливает в ту же смесь. И сам ты таков, каково то, что любишь и объемлешь. Любящий тьму: сам ты тьма и сын тьмы.
Афанасий. А! А! чувствует нос мой кадильницу твою. Туда ты завеял, что и я тень? Нет, Якуша! Я тени не ловлю.
Яков. Я давича еще сказал, что ты одна из сих бесчисленных, земной шар обременяющих, мертвых теней, которым предтеча и весь пророческий хор точным сидельцам адским благовествуют истинного человека. Безумие есть в 1 ООО крат тяжелее свинца. Самая тягчайшая глупость образуется сими сына Амосова словами: «Отяжелело сердце их, тяжко ушами слышать». Сие тяж- косердие, сиречь долой садящееся, прокисшего и грубого сердца, мыслей его дрожжи, в самый центр земной погрязает, как олово, откуда тебя выдрать никак невозможно. Сердце твое, возлюбившее суетную ложь и лживую гибель тени человеческой, кто силен поднять из бездн земных, дабы выскочить могло на гору воскресения и узреть целомудренным взором блаженного оного, на седалище губителей не севшего Давидова мужа? «Удивил господь преподобного своего». Шатайся ж, гони ветры, люби суету или ложь, хватай тень, печись, мучься, жгись.