Сокровище пути

Иолич Ася

После прикосновения Тави рассказ Джин тоже обрёл плоть. Она не понимала, как девушки могут идти на это. Не понимала.

Она лучше убьёт себя, чем...

Нет. Тогда Кимат останется совсем один.

Она не может отвергать Тави, потому что тогда он не отстанет. Он будет держать её тут взаперти.

Но она не может позволить ему касаться себя. Она не сможет жить. Это осквернит её.

Свет падал на скоблёные доски пола через два мутноватых окошка, подсвечивая пылинки.

– Тебе холодно?

– Теперь нет. Конда, а

мы с тобой сгорели или осквернили себя?

– Мммм... Не уверен. Думаю, сгорели. Надо удостовериться. Дай мне немного времени, и проверим снова.

– У вас тут тесно. Я думала, у вас просторнее.

– Самая просторная каюта – у капитана Эрланта. Это прямо над нами. У него там большие окна и отличный вид на море. Мы заключаем там часть сделок, поэтому его каюта производит впечатление. Прямо как мой камзол. Или твой новый кафтан. Покажи мне его. Я не разглядел вчера.

Она показала.

– Аяна, его же не носят на голое тело.

– Да? Тогда я снимаю.

– Погоди... А, чёрт. Снимай. Иди сюда.

«Фидиндо» еле заметно покачивался на спокойных волнах затона. Пылинки оседали на пол.

– Нет, определённо, сгорели. У того, кто может назвать это осквернением, явно рассудок помутился.

Конда. Конда. Где же ты... Теперь понятно, как это можно назвать «осквернением». Многое стало гораздо понятнее за эти полтора года. К лучшему ли это?

Думай, Аяна. Думай.

Перед глазами стояло окошко каюты «Фидиндо», и Конда склонился над столом, над расписанием занятий в учебном дворе. У него были широкие плечи и узкая талия, и Аяна не могла отвести от него глаз.

Она моргнула пару раз, отгоняя видение. Тави почувствует ложь? Или будет видеть то, что она захочет ему показать?

Ей нужно показать ему, что у него почти получилось.

А потом, как та нитка в холсте, успеть ускользнуть, как только он хоть чуть-чуть ослабит внимание.

И тогда она будет свободна.

Она стояла на краю обрыва, и из под ног вылетали камни.

– Мне кажется, что я слишком мало тебя знаю, господин, – сказала она. – Если бы я узнала тебя получше, возможно, я бы не так рвалась выйти отсюда. Но я слишком мало знаю тебя.

Она вздохнула. Куда приведёт её эта осыпающаяся тропка? Время покажет.

56. Птички в клетках

– Госпожа изволит пожелать чего-нибудь?

– Изволит. Кин, принеси мне ещё тех персиков. Их нужно почистить и нарезать кусочками. Кимату они понравились.

Поздние августовские персики были несравненно хороши. Их везли с севера, и ящики с соломой, в которой их перевозили, по пути постоянно опускали в холодные ручьи.

Кимат любил сладкие фрукты. Ради них он отрывал ручки от опоры и даже делал пару неуверенных шагов, пытаясь дотянуться до мисочки. Аяна смеялась над его попытками ходить, но и гордилась одновременно.

Каждый день длился бесконечно. Эти четыре недели тянулись как четыре

года. Тави приходил к ней каждые два-три дня, и шёл за ней, пока она гуляла по тенистым тропинкам, стояла под деревьями на мостиках и кидала корм разноцветным рыбам, которые так нравились Кимату.

Мама говорила про стебли власки, которые должны были размякнуть от холодных туманов осени: «Недолежит, руки расцарапает, перележит – в гниль превратится». Аяна смотрела на Тави и думала, как же определить, что и когда говорить и делать? У неё болела голова от постоянного обдумывания своих слов. Её мутило от того, что этот мужчина смотрел на неё и думал, будто она постепенно оттаивает, смиряется со своей новой судьбой, которую он определил для неё.

Определил. Её пределом была ограда дворцовых построек. Если бы она умела летать, то, по крайней мере, в одну сторону предела бы не было – вверх. Она ложилась на густую траву лужайки и смотрела в небо, на склоны гор, на облака, и представляла, как эти облака прольются дождём где-то на другом краю света, возможно, упав на горячую кожу Конды, который, наверное, успел загореть за лето, и теперь похож на гладкий золотисто-коричневый пирог, который только что вынули из печи.

У неё здесь могло быть почти всё, что бы она ни пожелала, но она не желала ничего из того, что мог дать ей Тави.

– Госпожа желает новый наряд? – спросил её Тави.

Аяна посмотрела на халат хасэ, который выцвел и истрепался. Нет. Она не хочет носить то, что он выберет для неё.

– Госпожа желает, чтобы этот халат привели в порядок. Его надо заново покрасить и почистить. Там на подбивке есть пятна, и мех кое-где истёрся. Госпоже очень дорого это платье, и она будет благодарна, если господин распорядится восстановить его.

Она ненавидела говорить о себе так, будто говорила о ком-то другом. Но когда она переходила на нормальную, привычную речь, это коробило его. Она научилась различать чувства на его неподвижном лице, и, когда он уходил, садилась на кровать и строила рожицы Кимату, чтобы её лицо ожило после того, как она усердно пыталась изображать госпожу Кано.

Тави, по всей видимости, нравилось смотреть на то, как она пытается справиться со своими чувствами, как она старательно скрывает их силу. Он смотрел, как под бесстрастной холодно маской госпожи Кано она прячет полыхающий внутри неё огонь, и Аяна видела, как расширяются при этом его зрачки.

Халат ей вернули через четыре дня, и она не поверила своим глазам. Его распороли и покрасили отдельно верхнюю часть и подбивку, а потом сшили снова, заменив истрепавшийся мех и восстановив порванные кое-где золотистые нити. Он не выглядел новым, нет, но у него теперь был вид дорогой, отлично сохранившейся вещи.

Аяна накинула его на плечи и обхватила себя руками. Кадэр! Как ты там, милая? Не обижает ли тебя муж? Что происходит с твоим сердечком, когда вы встречаетесь с Жадэтом на торге?