Соль под кожей. Том третий
Шрифт:
— Принял.
Я так и стою возле двери, как баран уткнувшись в нее лбом.
Отсчитываю секунды в голове. Спустя сто восемьдесят — я почти не ошибаюсь — звонят «глаза»: Лори вынесли на носилках, парни следом.
«Тебе страшно, Лори? Страшно быть сейчас одной?»
Я упираюсь ладонями в дверь и что есть силы ее толкаю. Совершенно алогично и тупо даю себе «разрешение», что, если сейчас она превратится в прах или я прожгу в ней дыру, или она просто к хуям слетят с петель — я поеду к моей обезьянке и гори все синим пламенем. Но это какая-то
Считаю еще раз.
Еще один звонок — еще едут, но быстро и с мигалками.
Сердце заходится.
Часы начинают раздражающе вибрировать предупреждением о критическом ритме.
Сдергиваю их с запястья, швыряю на пол и придавливаю пяткой, чтобы заткнулись.
Мне на хуй не нужно ни это сердце, ни любое другое, если с Лори что-то случится.
Еще три минуты.
— Привезли в гинекологию, Дмитрий Викторович. Уточняем детали.
За что люблю этих ребят — они сами в курсе, что нужно делать, просто рапортуют, а не выносят мозг постоянными уточнениями, что нужно, а что — нет.
Гинекология.
Бледное лицо моей обезьянки.
Что-то с ребенком. Или с ними обоими?
Я катаю лоб по ставшей, кажется, совершенно раскаленной поверхности двери. Уговариваю себя хотя бы раз в жизни — один долбаный раз в жизни! — прислушаться к ее желанию. Хотя знаю, что если с Лори что-то случится — я никогда себе не прощу, что не был рядом. Но если с ней что-то случится — я просто пойду следом.
Без тени сомнения и сожаления.
Если не с ней — то ни с кем.
— Угроза выкидыша, Дмитрий Викторович, — еще один сухой отчет.
— Как Валерия?
— Потеряла много крови. В реанимации. — Держит короткую паузу. И добавляет: — Тут явно что-то серьезное.
Сердце снова дергается такой старой, но все еще не забытой болью.
Прости, обезьянка. Я чертов конченный больной мудак и эгоист.
Но я буду с тобой.
Я иду в гардеробную.
Черная рубашка, черные джинсы, удобные тяжелые ботинки — на случай «очень важных переговоров». Пристегиваю кобуру: через плечо, со скобой. Сделали под заказ по моим меркам под нужный размер «огнестрела». Думал, не пригодится, но хер там плавал. Сидит идеально, не пережимает.
Проверяю ствол, «магазин», предохранитель.
Вставляю в кобуру, веду плечом, чтобы ощутить приятную неназойливую тяжесть почти килограммового «убийцы» сорокового калибра. Мой израильский доктор вряд ли одобрит, что я ношу «смерть» прямо под сердцем, которое он так филигранно заштопал. Хорошо, что он этого никогда не узнает.
Накидываю черное пальто, ерошу волосы.
Хоть бы одну долбаную сигарету.
Одну затяжку — душу бы продал.
«Эй вы там, наверху, не забирайте ее. Вот я — жрите лучше меня».
В машине врубаю музыку на всю громкость, в надежде, что тяжелый скандинавский
Лори, тебе страшно?
Мне пиздец как страшно.
На светофорах забиваю болт и пролетаю на красный.
Я не_хороший парень, этот факт нужно просто зафиксировать.
Я бы и по трупам пошел, если бы это была единственная дорога к ней.
До больницы ехать еще минут двадцать.
В глаза пару раз темнеет от острого укора под левую подмышку.
По хуй, даю по газам, потому что время течет слишком блядски медленно.
Три квартала, пять минут.
Поворот, до одури сигналю вставшей поперек на перекресте тачке, делаю вираж, царапаю ей крыло. Там какая-то шмара, кажется, но и на это тоже похуй.
Еще пять минут.
Влетаю в поворот почти на пределе безопасности.
Телефон в держателе принимает звонок автоматически после второго гудка.
— Дмитрий Викторович… — Пауза. — Валерия Дмитриевна потеряла ребенка.
Я сдавливаю руки на руле, глотку перетягивает спазм.
— У нее большая кровопотеря, пытаются стабилизировать. — И еще секунда тишины. — Хуйня какая-то подозрительная, короче.
— Еду.
Пытаются.
Стабилизировать.
Болит уже везде. Раскаленная паника заполняет легкие. Я как утопленник — ни дышать, ни выдохнуть. Мир перед глазами медленно покрывается серой дымкой.
«Лори, обезьянка, не бросай меня…»
Это я… сделал тебе больно?
Пистолет под подмышкой начинает выглядеть как лекарство от всех проблем — ее, моих, наших.
Паркуюсь на площадке перед больницей вообще не представляю как.
Выпрыгиваю на ходу.
На секунду торможу, потому что резкий спазм в груди превращает колени в вату. Вдыхаю. Воздух проходит в горло как через лезвия, становится горьким и соленым на вкус. Хорошо, что навстречу уже идет кто-то из моих парней, тихо и четко рапортует: минуту назад приехал Авдеев.
Логично, что он приехал.
Если бы, блядь, его там не было еще хотя бы пять минут, я бы ему потом морду об асфальт счесал до самых костей. Но это же Лори его выбрала — она не могла выбрать кого-то хуже меня.
— Эй, вы к кому, молодой человек?! — вырывается из-за спины болванка в белом костюме.
— Валерия Ван дер Виндт.
— А вы ей кто? — Она загораживает дорогу, и мой внутренний сатана начинает отчаянно просить крови.
— Брат. Отвали.
— А документы? Там реанимация, туда только по…
Я отодвигаю в сторону полу пальто, давая ей увидеть свои «документы».
Она хватается за сердце, жмется, почти прилипает к стене.
Дергаю подбородком своему «напарнику», чтобы решил проблему.
Спуск по серому, покрытому холодной плиткой коридору.
Все это уже было.
Но сейчас мне в хулиард раз страшнее.
Еще ниже, как будто мой личный спуск в ад.
Даже окон нет.
На каком-то шаге ноги снова не поддаются, но я продолжаю идти вперед.
Как ёбаная Русалочка по битому стеклу.