Солдаты
Шрифт:
Полк Баталина, поддержанный тяжелыми танками, ударил по правому флангу
контратакующего неприятеля. Удар этот был так неожидан и силен, что немцы
дрогнули и, теснимые советскими войсками, стали отходить вдоль Днепра, на
север. Несколько вражеских танков и два немецких стрелковых батальона были
перехвачены у реки, загнаны в овраг и полностью разгромлены нашей
артиллерией и авиацией. Однако к вечеру противник бросил навстречу
наступающим большую массу "тигров",
кровопролитного боя вынужден был отойти на прежние позиции. A соседняя
гвардейская дивизия была отброшена немцами вновь за Днепр.
На третий и четвертый день повторялось то же самое. Немцы вводили в бой
все новые и новые танковые полки. Особенно много было вражеской штурмовой
авиации, делавшей бесчисленное количество боевых вылетов. Приднепровская
степь почернела от разрывов бомб, снарядов и мин. Воздух пропитался
тревожным и душным запахом большого сражения. В течение дня успех клонился
то к одной, то к другой стороне. Бывали минуты, когда казалось, что
гитлеровцам удастся прорваться к переправе. Некоторые их танки уже выползали
к днепровским кручам, но в самую критическую минуту, когда положение
представлялось солдатам уже безвыходным, наступал перелом.
Десяток свежих танков, введенных в бой в строго рассчитанное время,
решал дело, и враг отходил на свои прежние рубежи. Кое-где нашим даже
удавалось на сотню метров расширить плацдарм, и это уже расценивалось как
большая победа. Обе стороны несли большие потери. Паромы едва успевали
отвозить раненых красноармейцев и поврежденные в бою танки и орудия. Над
единственным понтонным мостом, наведенным уже во вторую ночь, через каждые
тридцать минут появлялись многочисленные группы немецких бомбардировщиков, и
над рекой, равнодушно катившей свои светлые воды к морю, вспыхивали жестокие
воздушные бои. Неумолчно били зенитки...
А в сводке Совинформбюро об этом было сказано так:
"В полосе среднего течения Днепра наши войска успешно форсировали реку
Днепр и захватили плацдармы в трех местах: севернее Киева, южнее города
Переяслава и юго-восточнее Кременчуга. Немцы ведут против наших
переправившихся через Днепр войск ожесточенные контратаки, которые
отбиваются с большими для противника потерями. Наши войска шаг за шагом
расширяют плацдармы".
Генерал, казалось, равнодушно прочел сводку и, вернув ее адъютанту,
приказал:
– - Взять в штабе подробные сведения о потерях. Я должен знать, сколько
солдат осталось в каждой роте. И выяснить, в каком полку начальник
политотдела...-- Посмотрев назад, на задымленную
добавил: -- Передайте майору Васильеву, чтобы вывел разведчиков из боя. Они
мне нужны здесь.
7
Разведчики находились все в том же яру, что и три дня назад. Усталые и
оборванные, многие раненые, они слушали сейчас торопливый, взволнованный и
сбивчивый рассказ Забарова. То ли потому, что после всех вражеских
контратак, которые пришлось отбивать разведчикам, он и его бойцы остались
все-таки живы и это радовало и требовало вместе с тем душевной разрядки, то
ли еще почему, только всегда молчаливый Федор вдруг разговорился и рассказал
окружавшим eго удивленным разведчикам всю свою биографию.
Родился Федор в 1917 году в небольшом рабочем поселке под Москвой.
Родился, как потом рассказывали eму, ночью, в непроглядную темень. Когда
мальчик во весь голос впервые заявил о себе, мать торопливо завернула его в
теплое одеяло, вынесла на улицу и положила теплый сверток под чьим-то
плетнем, а сама, растрепанная, испуганная мирским судом, сбежала из деревни.
Федора подобрал богатый односельчанин, Федосей Прокофьев, у которого не было
своих детей: сын был убит где-то под Перемышлем, а второго произвести на
свет он уже не мог -- стар годами был. Однако с приемышем ему также не
повезло. Мальчик прожил у него ровно восемь лет, до той поры, пока ему не
сказали, что он подкидыш. Когда ему об этом во всех подробностях поведали
соседские бабы, он в тот же день сбежал от приемного отца. Это было первое
проявление непокорного и своенравного характера. О матери Федор узнал
гораздо позже, и то очень немногое. Она работала батрачкой у одного кулака,
сильная и гордая красавица. Куда девалась она после его рождения, ни он и
вообще никто не знал. Ходили слухи: "Наложила руки на себя". Об отце же
Забаров совсем не имел никаких сведений. Сказывали, будто солдат-дезертир.
Но и то, пожалуй, больше понаслышке да по догадкам: много в те горькие
времена было беглых солдатиков -- вот и говорили так.
Покинув Федосея Прокофьева, Федор, однако, не уходил далеко от родных
мест. В уездном подмосковном городишке для него подобралась теплая компания
маленьких и отчаянных жуликов, которые первым долгом дали Федору кличку
"Заборов", очевидно сообразуясь с происхождением их нового товарища. Эту
кличку он носил до получения паспорта. Потом, претерпев незначительную