Солдаты
Шрифт:
русских. Во двор Бокулея забежали румынские офицеры. Заметив в хлевушке
овцу, они потребовали ее себе. Жена Александру заголосила на все село:
– - Не дам! Не да-а-ам!..
Ее оттолкнули. Однако один из офицеров, в котором Бокулей сразу же
узнал молодого боярина Штенбeрга, успокоил женщину:
– - Мы вернем вам овцу. Вот расписка.
Обрадованный Александру сунул бумажку в карман не глядя, поблагодарил:
– - Спасибо, домнуле* офицер! -- и, повернувшись
всхлипывающей жене, добавил: -- Не плачь, Марица. Этот же господин -- сын
нашего покойного боярина, он -- румын. Разве будет обижать крестьянина?
* Домнуле -- господин (рум.).
На другой день Александру достал бумажку, развернул ее. В ней небрежной
рукой было написано: "Старый осел". Александру схватился за грудь и, глотая
воздух, упал на землю. Потом с трудом приподнялся. Руки его судорожно
впились в кучерявые волосы. Бокулей нещадно трепал себя, бился о стенку лбом
и плакал.
– - Старый осел! Старый осел!.. -- кричал он, задыхаясь от гнева и
обиды.
Вслед за румынами во двор забежали отступавшие немцы. Эти остались
ночевать. В эту ночь и случилось страшное в семье Бокулеев...
...Александру взглянул на дочь, потом на жену, сказал им тихо:
– - Оставьте нас с Георге одних.
Мать и дочь быстро вышли.
Александру прикрыл за ними дверь, вернулся на свое место, присел рядом
с Георге. Он решил было рассказать сыну о том, что случилось с Маргаритой,
но в последнюю минуту раздумал -- не хотелось омрачать первый день встречи.
И поспешил сообщить сыну о другом, что, видно, также очень волновало
старика. Он еще раз покосился на дверь, на сына и, убедившись, что их никто
не слышит, сказал:
– - В селе появился Николае Мукершану. Помнишь его?
Александру, как это часто случается со старыми людьми, забыл о том, что
сын никак не мог помнить Мукершану, потому что того арестовали, когда Георге
было не более пяти лет.
Однако Георге наморщил лоб, припоминая что-то. Имя Мукершану ему
показалось знакомым. В конце концов он вспомнил, что действительно слышал об
этом человеке. Это был их односельчанин, служивший когда-то батраком у
Патрану. Потом он ушел в город, работал на каком-то заводе. Вернулся в село
и организовал подпольную коммунистическую группу. Но здесь был схвачен
полицией. Несмотря на страшные пытки, никого из товарищей не выдал и был
пожизненно заключен в тюрьму. Но в селе еще долгие годы говорили о нем, и
маленький Георге слышал эти рассказы.
– - У кого он живет?
– -
– - У Суина Корнеску. Но ты не ходи туда. И вообще -- это не наше дело.
– - Теперь нам бояться нечего, отец.
Но Бокулей-старший сердито нахмурился.
– - Не ходи.
"Нет, отец, я обязательно пойду к нему!" -- подумал Георге и,
счастливый, обнял худую, наполовину заросшую черными волосами шею отца.
3
Между тем разведчики занимались во дворе своими солдатскими делами.
Одни рыли щели для укрытий от бомбежки, другие чистили автоматы, делясь
впечатлениями от "заграницы". Пинчук и Кузьмич приводили в порядок хозяйство
роты, старшина проверял запасы продуктов, составлял строевую записку.
Кузьмич смазывал бричку, чистил лошадей... Михаил Лачуга устраивался в саду
со своим котлом. Недалеко от него под высокой и сучкастой черешней сидели
Шахаев и Никита Пилюгин. Они негромко разговаривали.
Шахаев заметил, что плечи Пилюгина были как-то неестественно широки и
весь он -- толстый и неуклюжий.
– - Что у тебя под гимнастеркой, Никита?
– - спросил парторг.
Никита тяжело сопел и молчал.
– - Ну-ка, покажи. Все равно ребята увидят.
– - А я и не скрываю. Не украл, а купил за свои деньги. Вот, смотрите!
– - Пилюгин поспешно расстегнул гимнастерку, и Шахаев увидел под ней
смоляно-черный с блестящими лацканами аристократический смокинг.
Оказалось, что Никита действительно купил его по дороге, в городе
Хырлэу.
– - На кой черт он тебе сдался? -- спросил старший сержант, еле
сдерживая себя, чтобы не расхохотаться.
– - Отцу пошлю, -- угрюмо пробасил Никита.
– - Вещь-то заграничная...
Улыбка исчезла с лица Шахаева. Что-то больно кольнуло в сердце.
– - Заграничная, значит? Эх, Никита!..
– - парторг обвел взглядом весь
убогий двор Бокулеев, показал на лоскутья, висевшие на веревке, протянутой
от угла дома к крыше хлевушка, проговорил с горечью: -- Вот она, заграница!
Смотри на нее, Никита, и любуйся!
– - И Шахаев ушел от Пилюгина.
Тот медленно, словно нехотя, застегнул гимнастерку, лег на землю и
долго смотрел сквозь ветви черешни на синее прозрачное небо, испытывая
незнакомую тяжесть в груди.
– - Товарищ старший сержант!
– - глухо позвал он, но Шахаев уже скрылся
за домом.
Никита встал, подошел к повару Михаилу Лачуге и вдруг предложил: