Солдаты
Шрифт:
единой помарки, карту Румынии, которую он когда-то уже успел "одолжить" у
одного немецкого офицера. Вдвоем с Бокулеем быстро нашли нужный пункт.
– - Вот теперь все в порядке: Гарманешти, значит? Так это же недалеко.
Завтра будем там!
– - Хорошо, если наша дивизия туда пойдет,-- сказал Камушкин, с
сочувствием глядя на Бокулея.
– - Туда и пойдет. Куда ж ей еще!
– - уверенно проговорил Сенька. Сейчас
он чувствовал себя по меньшей
Непромокаемо-Непросыхаемую всегда посылают на самое острие. Смотрите!
– - он
развернул карту на траве, встал на колено.-- Вот линия фронта. Вот город
Пашканы. Дальше некуда. Там -- румынские доты. Это я слышал от начальника
разведки,-- добавил новоявленный "оперативник", не без основания полагая,
что ему могут и не поверить.-- А тут, гляньте, эти самые Гарманешти. В них
штаб разместился. Ну, а нам, по знакомству, Бокулей свое поместье
предоставит!
Отдохнув, разведчики пошли быстрее. Теперь Забаров не разрешал бойцам
останавливаться возле часовен, попадавшихся на каждом километре, и
рассматривать Христово распятье да темные образа святых. До ночевки солдатам
предстояло пройти еще километров десять. В полдень вступили в большой
румынский город Ботошани. В отличие от других населенных пунктов, где обычно
было пустынно и тихо, Ботошани казались более оживленными. Солдат удивила
бойкая торговля в магазинах, будто война прошла где-то мимо.
Спросив разрешения Забарова, Сенька взял с собой Бокулея и забежал в
одну лавчонку. Перед ним любезно раскланялся купец со смолистыми, черт знает
как закрученными усами. Сенька порылся в кармане. В руках у него появились
леи, которые бойцам выдал накануне ахэчевский начфин.
– - Колбасы мне продай.
Лобазник покачал головой и что-то пролепетал.
– - Что он?
– - не понял Ванин.
– - Русские деньги просит, рубли,-- пояснил Бокулей.-- Он думает, что
тут Советская власть будет.
– - Ах вон оно что! Приспосабливается, значит, купчишка!
– - Сенька
улыбнулся: разведчик полагал, что, во всяком случае, купчишке-то нечего
ждать для себя хорошего от Советской власти -- не его, нe купеческая эта
власть.-- Что ж, разве рубли ему дать?
– - вслух размышлял Ванин.
Рублишки у Сеньки были, но он не решался покупать на них, жалко было
советских денег, да и не хотел, чтобы на наши рубли наживал себе богатство
этот черноусый, с прилипчивыми глазами человек. При затруднительных
обстоятельствах Сенька всегда мысленно ставил на свое место Шахаева,
помогало ему найти верное решение.
– - Рублей я ему не дам! -- уже твердо заявил он Бокулею.-- Так и
переведи!
– - и направился к двери, но в магазин уже входил Али Каримов. Тот
без долгих размышлений вытащил пачку рублевок.
Однако Ванин остановил азербайджанца.
– - Не смей!
– - строго сказал он.
Каримов покорно и молча сунул деньги обратно в карман. Но, отойдя
немного, вдруг забушевал. Сначала тихо, потом все громче и горячей. Он
говорил часто, отчетливо и непонятно. Можно было только догадываться, что,
поразмыслив, Каримов решил, что Ванин поступил неправильно, не позволив ему
сделать покупку на рубли, что Сенька только принизил советские деньги в
глазах румынского торговца, а ведь в конце концов -- на этот счет у Али не
было ни малейшего сомнения -- и в Румынии должна быть Советская власть, не
зря же Красная Армия пришла в эту страну!
– - А ты дискретируешь!
– - в запальчивости повторял он это понравившееся
ему, неудобоваримое чужое слово.
– - Постой, постой, Каримыч! -- с добродушной снисходительностью
остановил его Ванин. Он чувствовал, что Каримов произнес это обидное слово
неправильно, и хотел поправить, но вовремя сообразил, что исказит его ещ"
больше. Смеясь, продолжал: -- Разве так можно? Забормотал, как гусь. Помню,
к нам на завод -- до войны дело было -- вот такой же оратор приезжал. Как
начал!..-- Сенька остановился, взъерошил светлый чуб и, отчаянно
жестикулируя, без единого роздыха, выпалил: -- Оно, конечно, если правильно
рассудить в смысле рассуждения в отношении их самих, есть не что иное, как
вообще, например, по существу вопроса, между прочим, тем не менее, однако, а
все-таки весьма!..
Пинчук, не дождавшись конца Сенькиной тирады, громко захохотал. Он
вспомнил другого оратора, который -- дело было в тридцатых годах -- приезжал
в Пинчуково село. Около трех часов говорил он крестьянам о мировой
революции, о Европе, о цивилизованном мире, о великом предначертании истории
и проговорил бы, наверное, еще часа три, если бы вдруг какой-то древний
старикашка не срезал его неожиданным вопросом.
– - Дозвольте спросить?
– - поднялся он в задних рядах.
– - Прошу.
– - Скажите нам, будьте добрые, що рыба у Каспийскому мори е чи нэма?
Оратор немного смешался, вопрос показался ему неуместным, однако