Солдаты
Шрифт:
и собирался было отправиться на поиски, но старший лейтенант остановил его.
– - Я сам пойду!
– - сказал он.
Приказав своему помощнику вести бойцов к исходному пункту, Марченко
сразу же исчез. Забыв про опасность, просто не думая о ней, он метался по
селу, как безумный. Выбежав из села, старший лейтенант увидел что-то белое
впереди себя, думал -- камень, но все-таки приблизился к этому месту. Перед
ним стояла Наташа. Не спрашивая ее ни о чем, он схватил
побежал. Пот ручьями катился по его бледному лицу.
– - Ничего... ничего... Сейчас выйдем. Тут недалеко. Ничего...
– - шептал
он сухими губами, тяжело дыша, открыв по-птичьи рот, задыхался.
Уже рассветало, когда они спустились в ущелье, которым отряд заходил в
тыл к немцам. Марченко присел передохнуть и вдруг увидел человек пять
гитлеровцев. Немцы наблюдали за ними, загородив дорогу. Марченко быстро
схватил Наташу за руку и забежал за огромный голубой камень. Укрывшись там с
девушкой, старший лейтенант снял из-за спины автомат, вынул из кармана
гранаты, приготовился к бою. Немцы стали приближаться, перебегали от дерева
к дереву, от камня к камню. Наташа большими, округлившимися глазами глядела
то на них, то на исказившееся в страшной злобе и решимости лицо Марченко.
Марченко стрелял, бросал гранаты. Наташа торопливо снаряжала для него
опустевший диск. Первые минуты немцы не открывали ответного огня. Они,
видимо, хотели взять советского офицера и девушку-бойца живыми. Но, быстро
убедившись, что это им не удастся, они открыли огонь сразу из всех пяти
автоматов. Пули ударялись о камень, высекая из него словно водяные, голубые
брызги. "Спасти, спасти ее или умереть!" -- стучало в груди Марченко.
Никогда еще за всю войну не дрался он так яростно, как сейчас. Он стрелял и
радовался, когда пуля настигала врага. Красивое лицо его было страшным в эту
минуту. Старый, опытный фронтовик, Марченко с первой же минуты понял, что
его позиция выгодней позиции немцев, и решил защищаться до конца.
Когда был убит последний немец, Марченко почувствовал, что не может
подняться на ноги. Силы покинули его. Но он был впервые бесконечно счастлив.
Он видел склонившееся над ним лицо Наташи, благодарно устремленный на него
взгляд больших девичьих глаз с еще более живым и подвижным от слез мигающим
огоньком. И ему стало, как никогда, радостно, тепло.
Скоро силы вернулись. Марченко приподнялся, и они медленно и молча
пошли в расположение дивизии. Возле штаба распрощались -- все так же молча.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
"Дорогие,
Пишет вам это письмо ваша сестра Маргарита. Все мы живы и здоровы, чего
и вам желаем. Только у нас большое горе. Дом наш сгорел: кто-то поджег ночью
нас и нашего соседа Суина. А землю, которую -- помнишь, Георге?
– - нам
пахали русские, у нас хотят забрать и вернуть ее боярину. Как жить будем --
и не знаем. Управляющий боярской усадьбой грозит, говорит, что всех в тюрьму
посадит, кто землю брал. На днях привезли с фронта убитого молодого боярина
Штенберга -- так ему и надо, собаке! Это за твою, Георге, Василику, за папу,
за всех нас. Хоронили его рядом с могилой старого боярина. Памятник
поставили большой-пребольшой, много цветов наложили, только они за день все
посохли, осыпались. А на могиле Василики и русского солдата растут розы --
это мы с подругой посадили.
Мама все плачет. Живем мы в землянке, выкопанной еще русскими
солдатами. Отец Ион в церкви проповеди читает, говорит, что наш дом сгорел
потому, что у нас во дворе жили советские бойцы-безбожники. Мама плачет. А я
не верю. У всех стояли русские, а сгорели только наш дом да Суина. Сейчас у
нас очень неспокойно, по ночам стрельба, кто в кого стреляет -- нe поймешь,
скрипки и рожки умолкли. Хотя бы вы поскорее приезжали домой, а то мама не
дождется. Когда я пою, мама ругает: "Допоешься, говорит, как Василика!" А я
все пою да пою. И пусть! Что же теперь делать: плакать, что ли? Ведь скоро
будет лучше, я это знаю, а сердце меня еще ни разу не обманывало. Увидишь
русских, Георге, передай им от меня привет, особенно высокому Никите. Он мне
понравился. Я даже... не знаю, но, когда я о нем думаю, мне немножечко
грустно и хочется петь..."
– - Что ж, любопытное письмецо! -- прервал генерала полковник
Раковичану, не дождавшись, когда Рупеску дочитает до конца.
– - Сразу видно,
что наши друзья в деревне не сидят сложа руки. А пожары -- это что, дело рук
Патрану?.. Так и знал. Молодец! Вот так надо действовать, генерал!.. Однако
я приехал к вам, мой милый, не для чтения сентиментальных девичьих посланий.
Есть дела поважнее, коль скоро личный советник его превосходительства
совершил это путешествие. -- Раковичану сделал многозначительную паузу,
оглядел в зеркало плотно облегавшую его тело форму, эффектно бросил на стол
огромную фуражку, стянул -- палец за пальцем -- с левой руки белоснежную
перчатку и продолжал:- Впрочем, то, что вы подвергаете строгой цензуре