Солдаты
Шрифт:
С приветом -- ваш В. Камушкин".
Пинчук хотел было позвать ездового, но вспомнил, что Кузьмич отпросился
у него сходить к начальнику политотдела, потому что у него, Кузьмича, "есть
к товарищу полковнику большая просьба". Однако вскоре сибиряк возвратился, и
старшина отдал ему соответствующее распоряжение.
"Тыловики" заботливо приняли молодого разведчика. Дальше он ехал в
повозке
последних поисках в горах. Рассказывал о комсорге Камушкине, какой он смелый
парень, о Ванине, от которого ему, молодому разведчику, порядком попадало и
которого тем не менее парень уважал (Семен был земляком новенького
разведчика и, очевидно, на этом основании считал себя вправе поучать хлопца,
хотя тот находился в другом отделении). Только о себе ничего не поведал
синеглазый и словоохотливый солдат.
В село, затерянное в Трансильвании, в котором им предстояло
остановиться на ночевку, в пяти -- семи километрах от Мурешула, они въезжали
уже под вечер. Вместе с ними туда же втягивалось штабное хозяйство дивизии.
Скрип колес, храп лошадей, крики повозочных, команды начальников отделений,
надрывный стон вечно перегруженных машин -- все сливалось в один неприятно
резкий, но привычный уху фронтовика гам.
– - Погоняй, погоняй живей!..
– - Гляди, мост не выдержит!..
– - Трофим, у тебя там что-нибудь осталось?.. Кишки к ребрам примерзли,
честное благородное... Замерзаю! Дождь хлещет -- спасу нет!..
– - Кажись, кто-то выпил... Так и есть -- фляга пуста... Кто же это?
Шум медленно плыл над селом, пугая жителей, притаившихся в нетерпеливом
и робком ожидании.
Кузьмич свернул в узкий переулок и остановился у немудрящей хатенки, на
стене которой чья-то заботливая рука написала условный знак, показывавший
место расположения разведчиков. То, что хата стояла на отшибе, вполне
удовлетворяло Кузьмича.
– - Тут-то оно поспокойней: бомбить поменьше будут, язви их в корень!
– -
рассудил он, подойдя к хижине и решительно барабаня крепким кулаком по
ветхим воротам.
За время своего заграничного путешествия Пинчук и Кузьмич успели
уразуметь некую премудрость из жизни хозяйственной братии.
– - Знать свое место трэба, -- часто говаривал Петр Тарасович сам себе.
Это означало, что никогда ему, старшине, не следует совать свой нос в
хорошую хату. Во-первых, потому, что хорошие хаты почти всегда находятся в
центре села и, значит, их перво-наперво бомбят немецкие бомбардировщики;
во-вторых, -- и это, пожалуй, было самое важное, --
живут, народ несговорчивый насчет, скажем, фуража для лошадей и всего
прочего. Пинчук и Кузьмич не хотели иметь с ними дело еще и по "классовым
соображениям", как пояснял Петр Тарасович. С бедными же у них как-то всегда
все получалось по-хорошему: они до сих пор не могли забыть своей большой
дружбы с Александру Бокулеем из Гарманешти и старым солдатом -- конюхом
Ионом из боярской усадьбы Штенбергов.
– - Як там твоя труба, Кузьмич, стоит чи ни? -- частенько спрашивал
ездового Пинчук.
– - А что ей сделается? Уж коли я сложу, так не развалится, -- не без
хвастливости отвечал сибиряк.
– - Целую вечность будет стоять, язви ее!.. Все
развалится в прах, а моя труба будет стоять. Вот проверь!
...На стук в ворота хозяин вышел не скоро. Он отворил их только тогда,
когда к стуку Кузьмич присоединил свои крепко присоленные слова.
– - Йо напот! Здравствуй, товарищ, -- заулыбался старикашка -- румынский
мадьяр.
– - Здравствуй, здравствуй! А что испугался-то, съем, что ли, тебя?
– - Думал, румынские офицеры...
– - Что, безобразничают?
Старик мадьяр горестно кивнул головой.
– - Не будет этого вскорости. Еще друзьями-братьями станете, как,
скажем, в нашей стране. Тыщи разных народностей живут вместе, и все товарищи
друг дружке...
Кузьмич говорил с хозяином по-русски, не растрачивая попусту тот
немногий запас венгерских слов, которые они на всякий случай успели разучить
с Пинчуком по дороге: сибиряк знал, что почти все венгерские мужчины его лет
и старше побывали в русском плену после первой мировой войны и вполне сносно
изъясняются по-нашему.
– - В России был?
– - спросил для верности Кузьмич старика, помогавшего
ему распрягать лошадей.
– - Был, -- ответил тот.
– - Россия хороший...
– - Хороший-хороший, а небось сына против русских воевать послал?
– -
допытывался Кузьмич, довольный тем, что Пинчук, захватив с собой спирт и
теплую одежду, выехал к разведчикам на Мурешул и ему, Кузьмичу, теперь никто
не мешал беседовать с иностранцем.
– - Сына... под Воронежем... убили... -- признался мадьяр, и ездовой
заметил, как его большие, земляного цвета руки знобко затряслись, худое лицо
сморщилось, глаза стали мокрыми.
– - Эх вы, вояки... -- неопределенно пробурчал Кузьмич, отводя лошадей
под навес.
– - А овсеца мерки две у тебя найдется? -- крикнул он оттуда