Соленый ветер. Штурман дальнего плавания. Под парусами через океаны
Шрифт:
Надо думать, что встреча с русскими большевиками принесла французским рыбакам счастье, потому что в ту же ночь на палубу «Товарища» залетела первая летучая рыба. А с рассветом мы увидали целые рои этих рыбок-стрекоз, то там, то сям взлетавших над лилово-розовой поверхностью просыпавшегося океана. А ведь всякому моряку хорошо известно, что там, где летучие рыбы, там и тунцы, — эти громадные сине-черные с упругими быстрыми движениями рыбы, известные у нас только в консервах.
Летучие рыбы водятся в субтропических и тропических широтах всех океанов. Это замечательно изящное существо: мраморные узоры или пятна чудного цвета старого золота
Летучая рыба — символ океанского простора, чужих, далеких, теплых морей, и английские моряки дальнего плавания называют себя, в отличие от каботажников, «моряками летучей рыбы».
Отныне экипаж «Товарища» получил право на это почетное звание.
Наш новый кот Блэки принес немало хлопот. Это было удивительно дикое животное, бешено-злое, и казалось, что он никогда не поддастся никакому приручению.
Часа через два после того, как я запер Блэки в ванне, мне вздумалось на него посмотреть. Кота там не оказалось. Дверь была заперта на ключ, иллюминатор задраен, было совершенно необъяснимо, куда он мог исчезнуть. Обшарив тщательно все углы, я нашел за ванной маленький вырез во внутренней деревянной обшивке каюты, — там, где из ванны выходила за борт отливная труба. Было очевидно, что Блэки пробрался в этот вырез и теперь находится где-то между наружной и внутренней обшивкой корабля. Достать его оттуда не было никакой возможности. Голоса он не подавал. Оставалось одно — не обращать на него внимания, но держать всегда около выреза немножко питья и пищи.
Прошло больше недели. Блэки аккуратно уничтожал поставляемую ему провизию, но в каютах не появлялся. Я махнул на него рукой. Надоест же ему когда-нибудь! И действительно, выйдя раз ночью в кают-компанию, я увидал Блэки, мирно спящим на столе под лампой на разложенной путевой карте. Я подошел к нему и осторожно протянул руку. Блэки не испугался. Я почесал ему за ухом, он замурлыкал, и когда я вернулся к себе в каюту, он, как ни в чем не бывало, последовал за мной, вспрыгнул на койку и улегся в ногах.
С тех пор всю его дикость и странности сняло как рукой, и он стал самым обыкновенным, милым и даже ласковым котом.
Я давно собирался снять со шлюпки фотографию «Товарища» под парусами, а кстати, и проделать маленькое учение: спуск шлюпки на воду на ходу судна. Но каждый раз что-нибудь мешало это сделать.
Наконец в субботу, 25 сентября, часа в три пополудни, когда я сидел у себя в каюте за чтением какой-то книжки, до меня донеслась с юта команда вахтенного начальника:
— Первая вахта на грота-брасы на левую! Реи в бакштаг левого галса!..
И через минуту:
— Пошел грота брасы!
Заулюлюкали патентованные блоки брасов, и в открытых иллюминаторах моей каюты, на которые раньше падала тень от парусов, заиграл яркий луч клонившегося к западу солнца. И тут мне сразу пришло в голову: «Борт и все паруса освещены солнцем, ходу
Я взял «кодак» и вышел на палубу.
Команда и ученики лениво кончали субботнюю приборку, — кто чистил медь, кто обтягивал на шлюпках чехлы, кто швабрил палубу.
Я подошел к вахтенному помощнику и шепнул ему на ухо:
— Прикажите-ка спустить на воду подветренную дежурную шлюпку. Старшины не назначайте, я поеду сам и сфотографирую судно.
— Правую четверку к спуску! Четырех гребцов без старшины! — скомандовал вахтенный начальник.
Надо было видеть, как ожило и преобразилось судно. В надоевшую ежедневную рутину, в томительную субтропическую жару, в монотонный плеск крупных, но лениво катившихся ярко-синих волн ворвалась жизнь.
Ученики, знающие, что время от времени я неожиданно делаю тот или другой маневр или тревогу, бросились к шлюпке, как пассажиры при кораблекрушении. Подвахтенные, мирно стиравшие на баке белье, ринулись им помогать. Кто-то увидел у меня в руках «кодак».
— Капитан, капитан сам поедет, снимать будет… — пронеслось по судну.
— Трап! — крикнул кто-то.
— Не надо трапа, спускаться по талям! — скомандовал я.
Не прошло и пары минут, как всегда готовая дежурная шлюпка была спущена на воду, гребцы на местах; и я взялся за румпель.
— Отваливай!
Несколько дружных взмахов четырех длинных ясеневых весел и… «Товарищ», со слегка надутыми парусами, весь залитый солнцем и окруженный лазурью океана и неба, поплыл мимо нас, плавно покачиваясь и чуть-чуть пеня воду форштевнем.
Это было так, как бывает только во сне… Не верилось, что твое судно проходит мимо тебя…
Я остановил греблю, и с минуту мы все смотрели на плывший мимо нас корабль.
Затем снова взялись за весла, зашли вперед, потом спустились под корму, и я снял корабль и спереди, и сбоку, и сзади.
Как жаль, что обычная фотография не может передать красок! Как жаль, что я не мог одновременно снять и «Товарища», и свою шлюпку…
Какая это была красота!
Как плавно и мирно, но могуче дышали и океан, и паруса, и самый корабль! Как впились в него горящие глаза моих молодых гребцов! Как напрягались и дышали мускулы на их почти неприкрытых молодых, действительно похожих на бронзу телах! Как то высоко вздымалась, то опускалась, буквально, купаясь в лазури, наша ослепительно белая шлюпка…
Через четверть часа сон кончился.
Шлюпка была поднята на место и закреплена, разбуженное неожиданностью маневра и зрелища возбуждение улеглось, обычная жизнь корабля вошла в норму.
Я сказал: «Обычная жизнь корабля вошла в норму», но я еще очень мало сказал об этой обычной жизни.
Прежде всего, на берегу, в городе есть дни и ночи. Днем люди работают, служат, торгуют, занимаются своими делами. Ночью одни веселятся, другие отдыхают. Но день и ночь всегда разделены резкими гранями.
В море нет строгих граней между ночью и днем. В море есть только сутки. Сутки и вахты. Вся жизнь разделена на четырехчасовые клетки, а весь экипаж на три вахты. И если ничто не нарушает «нормальной жизни», никакие экстраординарные случаи не требуют участия в работе всего экипажа, не требуют так называемого аврала, то каждый, независимо от времени дня или ночи, четыре часа «стоит на вахте», то есть работает или принимает участие в управлении кораблем, а восемь часов находится «под вахтой», то есть отдыхает.