Соленый ветер. Штурман дальнего плавания. Под парусами через океаны
Шрифт:
Но я мало смотрел на сцену. Плотно поужинав и выпив бутылку холодного горьковатого «Басса», я вернулся в гостиницу, разделся и, отложив ванну до утра, лег в громадную, необычайно мягкую постель и заснул, кажется, раньше, чем закрыл как следует глаза.
Деловой день Лондона начинается в девять часов для клерков и в десять для менеджеров (управляющих и старших служащих). К этому времени я был уже в Аркосе [76] .
Телеграммы о приходе «Товарища», с кратким изложением обстоятельств плавания и потребностей корабля, полетели в разные учреждения Москвы и Архангельскую контору Совторгфлота. Тут же я получил целый чемодан писем и газет для экипажа. По междугородному телефону сговорились с английской фирмой «Вайнрайт и К°» в Саутгемптоне о
76
Общество, созданное в свое время для расширения торговых связей Советского Союза с Англией. — Прим. авт.
В Аркосе, а затем в Торгпредстве я встретил кое-кого из старых друзей по работе 1923 года.
Побывав в тот же день в Полпредстве, я с пятичасовым поездом выехал обратно в Саутгемптон, а оттуда на автомобиле в Нетлей.
В восемь часов вечера я был уже снова на палубе «Товарища».
Письма я успел рассортировать еще в поезде. Они были немедленно розданы. Это большая радость, и понять ее не теоретически, не умом, а всем своим существом могут только моряки да путешественники.
Наши ребята уже успели побывать на берегу в Нетлей и в Саутгемптоне, и по судну ходило несколько анекдотов. Один из них был очень характерен: шестеро наших матросов зашли в пивную. Ни один из них не говорил по-английски. Но разве нужно знать язык, чтобы спросить кружку пива? Они скромно уселись за маленький столик и весело беседовали, выпивая кружку за кружкой. Граммофон играл фокстроты и шотландские песенки. Но вот, в одиннадцать часов граммофон заиграл что-то торжественное, и все гости в пивной приподнялись со своих мест. Наши не обратили на это внимания. Тогда к их столику подошел, по выражению одного из участников, какой-то зловредный старичок и с бешенством начал срывать с них фуражки. Воспротивившегося такому неожиданному самоуправству помора Кирюшу Волокитинова расхорохорившийся старичок ударил по лицу… Посмотрел на него Кирюша, плюнул и мирно сказал товарищам:
— Пойдем, ребята, отсюда. Дал бы я этому гнусу раза, да ведь пришибешь невзначай, скандал будет. А капитан как наказывал, чтобы с иностранцами не зачепаться и чтобы никакого скандалу не было…
И все шестеро, не ответив на оскорбление и только смерив плюгавого старичка презрительным взглядом с головы до ног, молча вышли из пивной. Впрочем, они вышли не одни, — пивная закрывалась, и на последней пластинке, которую поставил верноподданный кабатчик, был английский национальный гимн: «Боже, спаси короля».
Рано утром меня разбудил пароходный свисток, раздавшийся около самого борта. Я выскочил на палубу. Мимо нас медленно проходил большой тяжело груженный пароход под испанским флагом. Пароход назывался «Абоди-Менди». Он привез полный груз каменного угля из Америки. Это было знаменательно — Англия была без угля.
«Товарищ» пришел на рейд Нетлей вечером, и я тогда сейчас же уехал в Лондон. Вернулся на другой день тоже вечером и только теперь в первый раз имел возможность подробно разглядеть стоявшие около нас суда. Это был целый флот старых почтово-пассажирских пароходов разных компаний. Их легко можно было различить по окраске. Когда-то это были блестящие пассажирские суда. На них разъезжали богатые пассажиры из конца в конец света. Их многочисленные каюты и салоны наполнялись по вечерам дамами в бальных туалетах и мужчинами во фраках и смокингах. Гремела музыка. Ими командовали известные, с безукоризненной морской репутацией капитаны. Теперь эти суда состарились, вышли из моды, и, некрашеные, полуоблезшие, заржавевшие, под наблюдением дряхлых сторожей из морских инвалидов, — стоят в резерве. Время от времени, некоторые из них кое-как приводятся в порядок, слегка ремонтируются, слегка красятся и употребляются для перевозки сменных отрядов войск между многочисленными английскими колониями.
После обычной утренней приборки и завтрака, команда и ученики «Товарища» занялись подготовительными работами к предстоявшему ремонту. Из парусной кладовой были вытащены все запасные паруса «Товарища». Это была нелегкая работа. Парусинные колбасы, длиной от 25 до 15 метров и весом от 20 до 10 пудов каждая, раскатывались на палубе, превращаясь в целые поля, тщательно просматривались, перетирались руками и сортировались: одни — в капитальный ремонт в береговых
Кают-компания превратилась не то в канцелярию, не то в техническую контору. Два помощника, два преподавателя, доктор и четыре ученика скрипели перьями и заполняли на разные образцы разграфленную бумагу «требованиями», «ведомостями», «выписками», «справками» и всевозможными отчетами.
Ремонт предстоял не маленький. Еще в Мурманске я составил чертежи всех главных парусов и переслал их почтою в Аркос для соответствующего заказа. Кроме этих парусов, которые мы должны были со дня на день получить из Лондона, нужно было заказать еще с десяток других, перечинить старые, переменить почти весь бегучий такелаж, установить новую настоящую радиостанцию, расширить ученические помещения, устроить и оборудовать лазарет, красный уголок, отремонтировать и оборудовать четыре шлюпки, купить одну или две новых, отремонтировать спасательные принадлежности, исправить рулевой привод, установить с обоих бортов по паре дополнительных шлюп-балок с тем, чтобы держать на них легкие спасательные шлюпки всегда наготове к спуску на случай падения человека за борт; увеличить число умывальников и уборных для экипажа, сделать души для постоянного обливания в тропиках, пополнить судовые запасы, оборудование, аптеку, библиотеку, одеть с ног до головы весь экипаж в однообразную форменную одежду, снабдить его хорошим дождевым и рабочим платьем, вытянуть наново и протировать (осмолить) весь стоячий такелаж, проконопатить кормовую палубу и, наконец, окрасить все судно, начиная с верхушек мачт.
Все это, прежде всего, требовало денег, и денег не маленьких.
Москва удивлялась и спрашивала, что же делали прошлый год во время капитального ремонта в Киле? Я сам этому удивлялся, но тем не менее все, что мы требовали, было абсолютно необходимо для благополучного совершения дальнего плавания и для учебной службы корабля.
Прошло почти две недели, пока наши сметы были наконец утверждены, и деньги отпущены. Впрочем, это время не пропало даром. Работа на судне шла с утра до вечера, и все, что можно было исправить и сделать своими руками и средствами, было сделано.
После работ одна вахта, то есть третья часть экипажа, съезжала на берег. Так как в маленьком Нетлее, кроме нескольких баров и пивных, ничего не было, то обыкновенно ездили в Саутгемптон.
Между Нетлеем и Саутгемптоном регулярно курсируют два автобуса, и на обоих были прехорошенькие молоденькие кондукторши. Наши ребята скоро с ними познакомились, и от них я узнал, как не легко достается кусок хлеба этим вечно улыбающимся и с виду веселым и беззаботным девушкам. Они получают четырнадцать шиллингов в неделю, то есть около семи рублей на наши деньги. Их рабочий день около одиннадцати часов. Ни праздников, ни выходного дня нет. Форменное платье свое, и даже тряпки, которыми они протирают стекла и чистят медные ручки, должны быть собственные.
В Саутгемптоне так же, как и в Лондоне, имеется масса небольших недорогих ресторанчиков, рассчитанных, главным образом, на мелких служащих и отчасти рабочих. Большая часть из них принадлежит богатейшей фирме «Лайонс». Все они обслуживаются исключительно женщинами, положение которых не лучше положения кондукторш. Принимают на службу только молодых, более или менее хорошеньких, и с образованием средней школы. Они получают грошовое жалованье, обязаны быть прилично одетыми и являться на службу утром за два часа до открытия ресторана. За это время они должны привести все в порядок, перемыть мылом и щетками мраморные столики, посуду, перечистить всю медь, натереть полы и т. д. Работают до десяти часов вечера. На «чаевые» расчет очень проблематичен. Посетители расплачиваются непосредственно в кассе; к тому же средний англичанин вообще далеко не щедр, а скаредность шотландцев вошла даже в пословицу. Впрочем, некоторые добряки, знающие положение этих тружениц, уходя из-за стола, суют под тарелку один, два, редко три пенса. На эту тему существует даже анекдот: приехавший в Лондон по делам шотландец рассказывал приятелю, что самые лучшие рестораны в Лондоне это «Лайонс». «Во-первых, — говорил он, — вообще, не особенно дорого, во-вторых, много хорошеньких девушек, а в-третьих, если, не теряя времени, сесть за только что освободившийся столик, то почти всегда один-два пенса под тарелкой найдешь…»