Солнце больше солнца
Шрифт:
Анюта, на чьих руках умерла от рака мать, всё о себе знала и, доживая в тихой покорности, не переставала благодарить за уколы - "не они бы, так как боль бы терпела?"
Маркел Николаевич, писавший сыну ранее о состоянии жены, написал об "итоговом моменте" и заключил письмо фразой: "Судьба у меня роковая". Положив карандаш, ибо чернилами он наносил лишь адреса на конверты, задумался над словом "роковая". С какой это стати он сам себя приговаривает? Стёр слово резинкой, решая, заменить ли его словом "печальная" или, скажем, "незавидная"? Выбрал
Сын ответил, что, когда найдёт подходящий вариант, то в городе, куда переедет, будет искать дом, который отец сможет купить, продав свой в Саврухе.
У Маркела Николаевича встрепенулась душа, надо было поделиться тем, что перед ним открывалось, и, оставив Анюту на Варвару, он облачился в тулуп, сел на мотоцикл, пустился трудной зимней дорогой к лесничему. Дмитрий Сергеевич стал угощать вином, в каком развёл мёд.
– Ну, как?
Друг, медленно, со смаком, высосав стакан, облизнул губы, восторженно произнёс:
– Вот это питьё так питьё!
После этого начал вздыхать, принял скорбный вид и, потирая рукой толстую шею, рассказал об Анюте. Борисов тоже стал скорбным, тоже вздохнул.
– Так оно протекает, - сделал философское заключение, вздохнул снова и налил из кувшина в стаканы вино с мёдом.
– Протекает, - в тон хозяину повторил Неделяев.
– А там и моя очередь, - добавил упавшим голосом, глядя на друга в жажде опровержения.
– У тебя этой болезнью вторая жена берётся, а в одну и ту же воронку снаряд не попадает, - преподал Дмитрий Сергеевич.
– Отметай не те мысли.
Маркел Николаевич в облегчении приложился к стакану, сердцу стало теплее, он рассказал о письме сына.
– Он у тебя с умом!
– непритворно похвалил лесничий.
– Я в этом году на пенсию выхожу, тоже думаю уехать.
– К сыну в Чкалов?
– сказал друг и, вспомнив, что городу недавно вернули прежнее название, поправил себя: - В Оренбург?
Борисов помотал головой.
– Не туда. В старости хорошо жить на юге, где-нибудь у моря.
"Ишь ты, какой замах!" - сказал про себя Неделяев.
– Тебе легче - ты дом продашь и другой купишь, а я этого не могу. Дом не мой, его другому лесничему передадут, - посетовал Дмитрий Сергеевич.
– Ладно хоть подкопил кое-чего, на домишко должно хватить.
Гость не скрыл усмешки:
– Будем надеяться, что хватит. Хватит, а?
– и рассмеялся.
Лицо хозяина построжало.
– Трудное положение, не до смеха, - проговорил он со значением, и Неделяев мгновенно помрачнел.
За обедом говорили о том, что американцы запустили свой первый спутник, "а наш с октября летает", что американский бомбардировщик уронил водородную бомбу в океан у своего побережья, "и ведь не взорвалась, пакость", что над США разыгралась невероятная снежная буря с морозом под пятьдесят градусов, "полтыщи человек погибло".
– Не наше ли тайное оружие действует?
– пошутил Маркел Николаевич и тут же подумал: "А вдруг и правда?"
Но мысль о
112
Когда белый земной покров начал ветшать под вышедшим из дрёмы мартовским солнцем, тепло одетая Анюта стала в полдни выходить на крыльцо. Стояла, запрокидывая лицо к небу, упорно отказываясь присесть на вынесенную Варварой табуретку.
Если же Маркел Николаевич, приходя со службы обедать, заставал жену в комнате лежащей, она вставала с кровати так поспешно, как только могла, хотя он повторял:
– Да лежи ты, лежи!
Она смотрела ему в глаза:
– Успею я належаться.
В один день добавила:
– Ты дал мне жизнь увидеть.
Он растроганно подумал: "До чего же я хорош тебе был, бедняжке!" Вышел из комнаты, остановился: "Никак я слёзы лью. И ведь лью!"
Ночью она умерла, он в это время спал. Поутру появилась, как всегда, Варвара, он сидел в кухне над стаканом вина и, не поднимая глаз, сказал:
– Ушла.
Она поняла, выкрикнула стенящим голосом:
– Ты хоть бы теперь не пил!
– и, крестясь, пошла к телу Анюты.
А он и не пил, что-то мешало. Одеваясь, чтобы пойти сообщить о кончине жены, сказал Варваре:
– И надо ведь! В такую же пору Поля умерла - солнце грело, сугробы оседали.
– Число не помнишь?
– Да помню, - ответил неохотно, - Анюта на два дня позднее...
Посмотрел на налитый стакан, вышел на улицу. И, сам удивляясь, не пил и потом, когда готовились хоронить. Лишь на поминках пропустил две рюмки портвейна, при том что раньше красное вино рюмками не пил.
Гостей провожала Варвара, он пересел из-за обеденного за свой рабочий стол, усиливаясь прояснить нечто важное, что просилось на ум. Провёл ладонью по волосам и не ощутил их, будто ладонь была не его, и лишь когда коснулся шеи, стало чуть щекотно. Он достал рукопись, подточил перочинным ножичком стержень карандаша и плотно сомкнул веки, чтобы это помогло ловить мысль.
Помешало ненужное - фамилия "Агафонов". Откуда она? Ага! Она на обелиске, поставленном там, где когда-то был старый тополь, к которому эсеры привязали красноармейца и расстреляли за убийство их товарищей.
Вспомнилось то, что говорил ему, парнишке Маркелу, об Учредительном Собрании командир эсеровского отряда Тавлеев, какие газеты показывал. Закон о выборах был самым демократичным в мире. Большевики, хотя они уже верховодили, получили только 24 процента голосов, а эсеры - больше сорока процентов. Они, победившие, должны были формировать правительство, но большевики разогнали Учредительное Собрание, насрали на выборы, а людей, которые не согласились и вышли под красными знамёнами на улицы Петрограда, Москвы, стали убивать.