Солнце больше солнца
Шрифт:
Встав рядом со смазливым молодчиком, она взирала на него с испугом и взволнованным почтением. Костя наклонился к ней и, по-особенному ласково улыбаясь, проговорил:
– Пойдём с тобой в кладовую за хорошим...
Она глупо хихикнула, заслонила рукой пухлогубый сочный рот. У хозяйки вырвалось безоглядно-отчаянное:
– О-ой!
Она кинулась к старику:
– Тебе что дороже?!
У него изменилось выражение, он обратился к Пунадину с подобострастно-юлящим смешком:
– А ведь и найдём, хи-хи, и сальце и яйца!
– с ухваткой скомороха хлопнул себя ладонью по лбу: - Ай вернись, память!
– и засеменил в сени.
Костя
– Как звать тебя, приятную?
– Глаша, - произнесла она тихо, медленно, взглянула ему в глаза и
отвернулась, улыбаясь.
Хмуро наблюдавший Маркел переглянулся с Пунадиным, заметил:
– Какая умная Глаша!
Девушка сидела, скромно опустив голову, но явно довольная. Костя спросил её медовым голосом:
– Ты видела ловушку для вшей? Её в волосы вставляют.
Она прикоснулась пальцами к волосам надо лбом и мотнула головой, отчего колыхнулась её толстая коса.
– Не видела, - сказала в удивлении и издала смешок.
– А я вот видел!
– насмешливо-торжественно объявил Костя, затем, как бы любуясь девушкой, выдохнул с жаром ласки: - Какие у тебя волосы густые! Вот бы в них вставить.
Глаша глупо прыснула, закрыв руками зарумянившееся лицо. Хозяйка, стоявшая у печки, старалась казаться спокойной, было, однако, видно, чего ей стоит не кинуться к дочери, не попытаться увести её. Услышав шаги в сенях,
торопливо подалась навстречу возвращавшемуся старику, в одной руке он нёс лукошко с яйцами, в другой - завёрнутое в холстинку сало.
– Нашё-о-л!
– воскликнул с визгливой ноткой, жалко изображая угодливую радость, поставил лукошко на стол, развернул кус желтоватого сала.
Маркел взглянул, сказал:
– С прошлого года сбережено!
– и, словно размышляя вслух, сделал вывод: - Этот люд что спит и видит? Запас, пищу!
– Чего ж для добрых гостей не припасти, - произнёс старик со столь показным радушием, что Пунадин от души расхохотался.
Хозяйка принялась нарезать сало пластинками, хозяин подложил в печку дров; гости наблюдали, как для них готовят кушанье, и когда сало зашипело на сковороде и в неё были разбиты яйца, ноздри у парней чувственно дрогнули от непобедимо дразнящего духа.
– Глаша, иди к себе, - сказала мать дочери, когда Маркел и Костя налегли на еду.
Глаша нехотя удалилась. Гости меж тем опустошили сковороду, вышли во двор, не забыв винтовки прихватить с собой. Маркел, сытый и удовлетворённый, пуская под забор струю, произнёс:
– Подход к сусликам у нас подходящий. С них надо брать и брать, только в этом от них и прок.
Пунадин, с тех пор как стал наставником Неделяева, успел не один раз услышать от него о Льве Павловиче Москанине, о том, что наука, ради всемирной победы коммунистов, откроет великие силы. Костю вовсе не рассмешил своей невероятностью рассказ, как в небо будет подниматься огромный плот из стали, с которого на города врага полетят бомбы и баллоны со смертоносным газом. Красный кавалерист с серьёзностью слушал, как громадный летающий плот, когда станет нужно, опустится на город, раздробит здания, а затем опять взлетит: внизу останутся мелкие обломки, пыль, раздавленные трупы.
Особенно же понравилось Пунадину, что можно будет на вражеской земле устраивать чудовищные смерчи, а также вызывать жар, от которого вспыхнут леса и все деревянные постройки.
Пунадин, окончивший земскую школу, был неглуп, сметлив, он быстро приметил непохожесть
– Тебе о том сказали, а я сам понял! У стран буржуазии сколько всякого оружия и ещё будет. Значит, мы должны его перекрыть нашим оружием титанического разрушения.
Пунадин подхватил и рассуждения о массе людей, которые живут сусликами: стараются, чтобы их норки были потеплее и чтоб в них было побольше корма.
– Именно! уж я нагляделся. Об этом все их заботы и помыслы и ни о чём другом!
– категорично заявил Костя.
Он и Маркел, бередя в себе злость, частенько смаковали мысль, что счастье мелких грызунов - сидеть в норках, жрать досыта, спать в тепле. Какой вред коммунизму, который требует великими делами торить путь к великим силам!
Говаривали со строгим и важным видом о предостережении Москанина: самое опасное - если бы у сусликов появились идеи и вожаки, если бы стало идеей, что мелочное счастье и есть - то самое лучшее, что только может быть.
Теперь, справляя малую нужду во дворе хозяина, который, конечно, не беден, но усердно прибедняется, два красных кавалериста от души высказывались о жалком, подлом поведении сусликов.
– Белых мы расколотим, а суслики останутся, они по всей стране гнездятся, как настоящие суслики в поле, - сожалеюще произнёс Пунадин, застёгивая ширинку, поднял взгляд к небу, высказал: - Вот бы где-нибудь на них сделать пробу всемирного оружия...
"И правда!" - так и окатило Маркела, ему показалось - эта мысль уже была у него, но сказать об этом значило бы поступить так, как поступил Костя, когда услышал от него о великих силах. Маркел помолчал для солидности, проговорил:
– Нас не спросят.
Костя нашёл, что продолжать о пробе оружия не стоит, толкнул товарища плечом:
– Не хочешь Глашу всчесать?
– Чтобы я на дурочек глядел?
– надменно ответил Неделяев.
"Если б можно было, чтоб никто не знал, ты бы не поглядел, что она дурочка", - мысленно усмехнулся Пунадин, а вслух произнёс:
– Как коммунист скажу: правильно! Я себе ничего не позволю с той, кто не в полном уме.
34
Расцветающим майским днём ветерок шептался с юной листвой клёнов и тополей: в роще притих красный кавалерийский полк, нацелив внимание на восток, в той стороне пролегал наискось овраг, за ним была степь с далёким перелеском.
Слева от рощи за полем начиналась станица Нежинская, за нею на севере горизонт приподнимала пологая Алебастровая гора. По гребню горы с севера на юг тянулась, огибая с востока станицу, пересекая поле и достигая рощи, линия обороны красных: цепь окопчиков с брустверами. Роща, раскинувшись вправо, обрывалась у реки Урал, текущей с востока.