Солнце больше солнца
Шрифт:
Довольный тем, какую сообщает новость, он рассказал, что Мария "ушла женой" к вдовцу, и тому в приданое достались лошадь, подводы, весь инвентарь, всё пригодное для хозяйства.
– Вернёшься домой, и - пусто! Чего уж хужее, - заключил Николай, с интересом следя за лицом Маркела.
– Радуешься?
– мрачно сказал тот.
– Ну, радуйся.
Тронул лошадь, поехал прочь. Ещёркин, глядя ему вслед, прошептал:
– Был ты говно, а стал ещё хужее.
Маркел думал - дожить бы до конца войны целым, а там уж он свою жизнь устроит. Самоуверенный, всегда серьёзный, на постоях в казацких избах
– Замечай разницу между коммунистом и распутником! Да и не с твоим видом предлагаться.
Всё чаще попадались хозяйки, ругавшие войну, мобилизацию, они осторожно спрашивали, что будет казакам, которые сдадутся в плен. Маркел, в чью память репьём влипло словцо Николая Ещёркина, отвечал:
– Если не сдадутся, им будет хужее.
Казаки избегали боя, кавполк, идя на восток, всё более поворачивал к югу, местность стала холмистой, ехали то в гору, то под гору. Предполагалось, что здесь дутовцы могут поднести угощение, и разведка всё время нащупывала их части.
На подходе к хутору Родниковскому полк скатывался с холма в низину, впереди округло поднимался другой холм - с него навстречу поскакали разведчики: идёт конница Дутова.
Командир приказал отойти назад, спешиться, коноводы увели лошадей за бугор, а солдаты залегли на нём, скрывшись в буйно разросшихся пырее и полыни. Противоположный холм покрылся казаками, которые разом встали, лишь всадников двадцать направились в низину: высланный на разведку разъезд. Проехав по низине резвой рысью, всадники перевели лошадей на тихую рысь, пустили их вверх по покатому склону.
Залёгшие на бугре красные прицеливались; когда передние верховые оказались шагах в сорока, кто-то, не дождавшись команды, стрельнул, тогда тут же выстрелил и Маркел, выбравший казака, которому целил в грудь. Тот склонился на шею лошади и цепляясь рукой за гриву, опрокинулся в траву. Разъезд под огнём винтовок понёсся в обратную сторону, оставив трёх бившихся на земле лошадей и нескольких лежащих казаков.
Все те, что стояли на холме, соскочили с коней, легли и принялись расходовать обойму за обоймой, наводя мушки на вершину холма, откуда стреляли, прячась в зарослях, красные. Вскоре к ним подтянулась пехота, белые отступили.
Маркел подошёл к казаку, которого "снял с седла". Тот лежал на примятой траве навзничь, одна рука была согнута в локте и откинута к голове, другая вытянулась в сторону, открытые глаза остекленели, на груди подсохла пропитавшая мундир кровь, тёмное пятно уходило под левую подмышку. Маркел взял его винтовку и шашку - сапоги, остальное оставил товарищам.
Приходилось поторапливаться: было приказано преследовать белых. Они решили защищать хутор Родниковский, выставили на околице пулемёты, дали нескольким трёхдюймовкам раскалить стволы. Однако у красных было больше и пушек и войск, оборонявшимся грозил обход с двух сторон, и на другой день они ушли из хутора.
По-прежнему жаркой сухой погодой начался сентябрь, наступление брало всё больший размах, красные вступили в Актюбинск, войска Дутова уходили в степную даль.
Неподалёку от Актюбинска в
После прощально-неспешного плотного обеда два друга вышли из избы, оседлали коней, Костя скрутил козью ножку. Маркел, помнивший, что Лев Павлович Москанин был некурящим, следовал его примеру. Он подождал, когда Пунадин выкурит самокрутку, улыбчиво и многословно желая товарищу всяческих удач, поблагодарил, подтянулся и сосредоточился на мысли, каковую и высказал:
– Гляди на маяк!
Улыбка соскользнула с лица красавчика Кости, он глубокомысленно кивнул, произнёс со значением:
– И ты гляди и увидь!
37
Около года спустя, в июльское пекло, Неделяеву в рядах курсантов довелось свести знакомство с Армией Правды, а позднее - встретиться с Андреем Кережковым под молодым осенним дубом, после чего всё так закрутилось, что пришлось вернуться в родную Савруху. И первое, что Неделяев сделал здесь, - арестовал того, с кем мальчишкой и позднее хлебал щи, проливал пот, поначалу помогая парню в работе, а потом трудясь наравне с ним. Считал ли Маркел в то время другом Илью Обреева, от которого узнал немало и полезного и занятного?..
Так или иначе, облачным, с лёгким морозцем, днём начала зимы 1920 года, когда снег белел ещё лишь местами, из Саврухи к железнодорожной станции, где располагалась ЧК, катила подвода, в которой полулежал в тулупе, надетом поверх шинели, Неделяев, держа руку на положенной рядом винтовке. На передке сидел, правил лошадью Илья Обреев, сказавший:
– Маркел! С охотой меня на смерть везёшь?
На что услышал ответ:
– А ты правильно сказал: вроде ты меня везёшь, а везу-то тебя я!
Показалась насыпь железной дороги, по ней шёл товарный состав, паровоз выбрасывал дым к серому небу. Запряжка повернула влево вдоль насыпи, въехала в посёлок при станции, миновала водонапорную башню и встала у приземистого кирпичного здания вокзала, в котором ЧК занимала буфетный зал и несколько комнат.
Курившие у входа в вокзал красноармейцы смотрели на подъехавших. Неделяев в тулупе неуклюже вылез из подводы, взял свою казачью, без штыка, винтовку, приказал Обрееву:
– Иди вперёд!
Солдаты посторонились, один спросил Неделяева:
– В чеку?
– Проводи, товарищ, - сказал солдату Маркел.
Прошли через зал ожидания, где плавали клубы дыма от козьих ножек, на скамьях сидели и лежали красноармейцы, а на полу на узлах располагался штатский люд; красноармеец постучал в дверь буфетного зала, вошёл туда, через минуту позвал:
– Заходите!
Здесь было тепло от топящейся печи, из кухни доносило запах мясного варева. За несколькими столами сидели люди - кто в военном, кто в штатском, другие столы были свободны. Выделялся человек, что сидел один за столом посреди зала: одет он был простым солдатом, но лицом, обрамлённым небрежно подстриженной бородкой, был непрост: на нём застыла жёсткая требовательность. Посмотрев на Обреева и Неделяева, он, казалось, не собирался тратить слова.