Солнце над Бабатагом

Листовский Александр Петрович

Абду-Фатто по просьбе Бочкарева поднялся, и комиссар бригады, к своему удивлению и большой радости, узнал, что так зовут того самого красивого старика, который во время митинга сочувственно кивал и улыбался ему.

Народ расходился.

Когда Лихарев и Бочкарев возвращались к себе и свернули в узкий проулок, навстречу им вышел из-за угла чернобородый дехканин. Он приблизился к Бочкареву и, опасливо оглянувшись, тихо сказал:

— Якши! Джуда якши, катта командир!

Он улыбнулся, приложил руку к груди и скрылся в проломе дувала.

— Заметь, —

сказал Лихарев, оглядываясь на Бочкарева, — у нас даже сейчас, несмотря на свирепый террор басмачей, много друзей. Но они так запуганы и забиты, что боятся слово сказать открыто.

— Да, — согласился Бочкарев, — я в этом убедился на митинге.

Они вошли под крытую галерею базара. Несмотря на то, что солнце начинало садиться, на базаре было еще много народу. Лихарев и Бочкарев направились вдоль ряда, торговавшего сладостями. Здесь можно было купить фисташки, орехи и приготовленную на сале халву.

Навстречу им медленно выступал старик в белой чалме. За ним шли два дюжих загорелых молодца в тюбетейках. У одного из них были засунуты за пояс тонкие палки.

Старик изредка останавливался, нагибался к сидевшим на земле торговцам и проверял у них гири.

— Кто это такой? — недоумевая, спросил Бочкарев.

— Ишан-раис. Смотрит за порядком на базаре, — пояснил Лихарев.

В это время ишан-раис, проверив одного из торговцев, молча указал на него своим молодцам. Те быстро подхватили обманщика, положили его на землю вниз лицом и стали бить палками по спине. Отсчитав положенное количество ударов, они все так же молча посадили наказанного на место и направились дальше. Торговец, молчавший во время экзекуции, сидел теперь как ни в чем не бывало и с непринужденным видом поглядывал по сторонам.

— Действительно патриархальные нравы, — сказал Бочкарев, усмехнувшись.

Давай купим грецких орехов, — предложил Лихарев, — Я их очень люблю. А ты?

Он нагнулся к старику, перед которым лежала кучка орехов.

Почем? — спросил Лихарев.

— Бир кодак — бир таньга, — важно ответил старик.

— Я все возьму.

Старик отрицательно покачал головой.

— Все нельзя, — сказал он.

— Почему?

— А чем я остальной день торговать буду?

— Да, резонно, — сказал Лихарев, подавляя улыбку. — Ну, тогда половину.

Старик взял весы, состоявшие из веревочек и дощечек, вместо гири положил вывешенный камень, а на другую дощечку насыпал орехи.

— Видишь, какое дело, — заговорил Лихарев, когда они пошли вдоль рядов, — базар здесь вроде клуба: и новостями обменяться можно с знакомыми, и о том о сем посудачить. Ну а так сидеть ведь неудобно. Вот он и берет с собой фунтов пять сушеного винограда или орехов и торгует весь день. А всей торговли на тридцать копеек. В общем, лишь бы время провести.

— Да-а..-протянул Бочкарев, покачав головой. — Пить хочу, — сказал он. — Жарища какая!

Лихарев предложил зайти в чайхану. Бочкарев согласился и заметил при этом, что готов выпить целый самовар.

Они

вошли под плетеный навес чайханы.

При виде их Гайбулла засуетился, не зная, где и посадить почетных гостей.

— Привет вам и вашему дому, — говорил чайханщик, кланяясь и прижимая руки к груди.

Он поставил на коврик чайник, сбегал куда-то и принес блюдо урюка.

— Якши, якши чай, — радушно угощал он.

Не зная, чем еще угодить, Гайбулла взял дутар и начал тренькать на нем, но петь на первый раз не осмелился.

— Посмотри, Павел Степанович, вон наш Парда. — Лихарев показал через улицу на соседнюю чайхану.

Бочкарев оглянулся. Парда сидел в чайхане и, прихлебывая из пиалы, поглядывал на проходивших мимо людей. Там были и другие посетители. Среди них находился Ташмурад. Юноша поместился за самоваром с другой стороны чайханы и с любопытством посматривал на Парду. Его интересовало, кто этот человек: «неверный» или мусульманин. По одежде он был кяфир. Но его лицо и манера держаться выдавали в нем мусульманина… «Мусульманин! — твердо решил Ташмурад. — Вон и пиалу держит по-нашему. Но почему он связался с неверными? Надо узнать».

Дело в том, что Ташмурад приехал в Юрчи, где был его дом, по приказу курбаши Мустафакула. Ему было приказано произвести разведку. За это вместо старинной берданки ему была обещана новая английская винтовка с патронами.

Решив, что заинтересовавший его человек мусульманин, Ташмурад захотел познакомиться с ним.

Он встал со своего места и, подойдя, присел подле него.

— Ака, скажите, вы мусульманин? — вежливо спросил Ташмурад, поднимая на Парду свои большие глаза.

— Да, локай, — сказал Парда гордо, — Только какой я ака? Если не ошибаюсь, то мы одних лет с тобой.

— Зачем же вы связались с неверными? — спросил Ташмурад, пропуская замечание мимо ушей.

— С какими неверными?

— А вот, — Ташмурад кивнул на проходивших по базару красноармейцев, — Разве вы не знаете, что они хотят угнать в неволю всех наших женщин, а нас самих распилить деревянной пилой?

Парда с насмешкой взглянул на него.

— Кизиласкеры? Да ты что, с неба упал? Они наши братья. Они бьются за нас с басмачами.

— С басмачами? — Ташмурад гневно взглянул на Парду. — Нехорошо слышать от мусульманина такие слова. Зачем вы клеймите святое имя воинов ислама грязной кличкой басмачей? Они не басмачи, они гази — святые бойцы за ислам!

— Кто это тебе сказал?

— Бай Рахманкул. Он все знает. Мустафакул-бек тоже так говорил.

Парда рассмеялся.

— Слова их, как глина в арыке, замазывает правду! Те, кто им верит, не гази, а вислоухие ишаки! — сказал он сердито.

Ташмурад насупился.

— Как? Ишаки? Разве можно так говорить? Аллах накажет вас за такие слова. Грех слушать, — сказал он, отвернувшись.

— Аллах накажет? Я уже второй год так говорю, но он почему-то меня не наказывает… Постой, ты что — байбача? — с внезапной догадкой спросил Парда.