Солнце слепых
Шрифт:
К удивлению Анны Семеновны, после того, как они накануне оба рассказали друг другу столько важного и даже странного, они вновь вернулись к тому «балдежному» языку, в котором мало слов участия и на котором общается вся страна.
Опоздали на десять часов. И вместо вечера подошли к причалу рано утром.
Дрейк ночь не спал, так как Анна Семеновна устроила напоследок диспут, который, начавшись вечером, завершился на рассвете. Уснуть под него не смог бы и мертвый. Диспут сопровождался песнями, танцами и барабанной
– Капитан, я с вами не прощаюсь!
– воскликнула Анна Семеновна, сходя по трапу на берег.
– Я вновь на земле. Девушки, это надо отметить! Айда ко мне домой! Кэп, не желаете?
Дрейк развел руки в стороны и сделал скорбное лицо:
– У меня семья, семеро по лавкам. Ждут тятю.
– Привет вашим оглоедам! Смотрите, наведаюсь! У меня есть ваш адресок!
– Милости просим, - устало произнес Дрейк.
В первый раз он был выжат круизом, как лимон. И впрямь так захочешь на пенсию. Тут он вспомнил, что просил Зиночку оставить два билета на спектакль ленинградцев. Спектакль! В круизе, да, вот это был спектакль! Неужели она всю жизнь так живет?!
Дрейк зашел в пароходство и поднялся к секретарше. Билеты были на третий ряд.
– Я уж думала, сорвется наш выход, - сказала жена.
– Позвонила Зинаиде, говорит, задерживаетесь на сутки.
– Нагнали четырнадцать часов.
Лида сделала прическу, расфрантилась. Федор посоветовал ей убрать с шеи красный платок.
– Чересчур смело, Лида. Авангард.
– Авангард? А галстук твой?
– Да он у меня один. На все времена. Ну что, айда?
– Еще два часа.
– Коньячку в буфете пропустим, пирожных с кофейком. В честь праздника.
– Какого праздника?
– через двадцать минут спросила Лида.
– Праздника?
– Ты сказал, в честь праздника.
– Я вернулся, разве не праздник?
В фойе театра висели портреты ленинградской труппы. Дрейк останавливался возле каждого, а увидев Катю, вздрогнул и быстро прошел мимо.
– А это кто?
– придержала его Лида.
– Вроде как в кино где-то видела? Не знаешь?
Федор молча стал разглядывать портрет. Сердце его билось с такой силой, что он слышал, как оно отражается от стен холла театра.
– Туманова, - прочитал он.
– Я и сама вижу, что Туманова, - Лида подозрительно, как показалось Федору, посмотрела на него. Значит, она Туманова, подумал он, не Дерейкина, не Славская.
– Кэп!
– раздалось вдруг через все фойе.
– Три тысячи чертей! Вы тоже тут?
– А где же мне еще быть?
– неожиданно для самого себя гаркнул Дрейк.
Все рассмеялись.
– Ты чего это?
– Лида с ужасом глядела на мужа и на сумасшедшую бабку в каком-то малиновом кимоно с черным широким поясом, которая горланила через все фойе, как на пляже.
– Общаюсь, - сказал Дрейк. Он даже рад был, что появление Анны Семеновны сняло
– Подойдем, - сказал он жене.
– Это проректор института. Может, поможет чем, когда Маша поступать будет.
Подошли. Дрейк представил друг другу дам. На малиновой спине проректора извивался ужасный черный дракон.
– Тут можно курить, - сказала проректор, облизнув алые губы.
– Какой милый халатик!
– похвалила Лида.
– Разновидность касури. Обычно она у них белая, а эта малиновая.
– Русский вариант, - сказал Дрейк.
– Дракон - это фамильный герб?
– Скорее семейное, - улыбнулась Анна Семеновна.
– Кэп, позвольте папироску?
Лиде не совсем понравилась эта некоторая вольность в обращении с ее мужем.
– Дома забыла кисет!
– улыбнулась Анна Семеновна Лиде.
– Самокрутки не пробовали? Напрасно. Будете у меня, непременно угощу! Попробуете, не оторветесь! Подымишь, и мозги скачут, как макаки! Да, капитан, вы подумали над моим предложением?
Лида впилась взглядом в мужа.
– Что предложите в мой журнал? Может, о борьбе за мир во всем мире? Это актуально.
– Причем всегда, - согласился капитан.
– От борьбы за мир, как от всякой борьбы, человек звереет, так как в борьбе надо только побеждать. Я лучше о пиратах напишу.
– О пиратах так о пиратах. Это будет романтическая история? Хроника злодейств? Публицистика?
– Это будет белый стих, мадам. Никаких рифм. Лишь аритмия океана. Белый стих размером с океан. Одно я только думаю: поместится ли на моей кухне Пегас?
– У истинного поэта даже табурет под парусом.
Дрейку показалось, что Лиду вдруг скосило всю, как кливер. Хорошо, раздался звонок.
– Надеюсь, кэп, вы в галерке?
– Нет, мадам, партер, третий ряд.
– Как вы пали! Это мелкобуржуазно!
– Зато близко, - пробормотал Дрейк.
Он почувствовал, что устал. В этом фейерверке он совсем забыл, ради чего, собственно, пришел на спектакль. Катя, подумал он, Катя. Он произнес про себя несколько раз это полузабытое имя, и оно возродило в нем, как заклятие, былое. Как на призыв «Сезам, откройся!» открывалась дверь к несметным сокровищам. Вот только остались ли они там?
Федор не слышал, что говорят актеры, что-то суетятся, балагурят. Он видел Катю, и ему казалось, что она тоже увидела и узнала его. Несколько раз он ловил ее взгляд на себе. В антракте он не встал и остался в зале. Лида увидела знакомую и вышла вместе с нею в фойе.
– Видела твою, - сказала Лида.
У Федора захолонуло сердце.
– Кого?
– выдохнул он.
– Сумасшедшую в малиновом кимоно. Из свиного рыльца сшила сарафан. Ей, небось, не сказал, что авангард? А как родной жене, так на ней и рейтузы - авангард! А дракон на спине - ничего!