Солнечный змей
Шрифт:
– Ж-живого? – Кесса поднесла дрожащую ладонь к промороженному телу. – Речник Яцек, он же…
– Отойди, Кесса, – покачал головой Речник. – Икымту, помоги поднять его. Хагван, иди сюда!
«Нуску и все боги мира…» – Речница всхлипнула и отвернулась. «Как же его так… Как это получилось…»
Она склонилась над странными штуковинами, похороненными во льду, и потянула глыбу на себя. Примёрзшие к железу костяные обломки пронзительно затрещали, но и на ноготь не отделились от земли. Речница опустилась на корточки и просунула пальцы под глыбу.
– Ни-куэйя! – прошептала она, и после короткой зелёной вспышки по
– У-ух, – озабоченно вздохнули за спиной. – Это всё растоптано. Одни крошки. Что это было?
– Икымту! – Кесса обернулась, уронив тяжёлую ношу в снег. Солмик держал на ладони смёрзшийся комок мелких металлических деталей и острых осколков фрила и стекла. Из комка торчал обломанный «ус» с полураскрытым «пёрышком».
– Икымту, помоги мне, – Речница кивнула на железные штуковины. – Это вещи тулуга, он расстроится, если их не найдёт. Помоги отнести их в повозку!
– У-ух? Правильно, таких вещей у солмиков нет, – Икымту понюхал лёд. – Пахнет, как тулуг. Я отнесу, ты иди вперёд!
Ветер усилился. Сизая туча незаметно сползла с горной цепи и накрыла собой равнину, мелкая сухая крупа сыпалась с неё, и ветер горстями швырял снеговое крошево в глаза. Хийкиммиги нюхали ветер и тревожно фыркали, мотая головами.
Кесса забралась в повозку и закашлялась от чада – внутри горели два жирника, и под пологом было жарко и дымно. Повозка раскачивалась – Икымту и Хагван пристраивали позади ледяной ком, споря вполголоса, куда потечёт вода, и не раскатятся ли странные штуки. Посреди повозки на белой шкуре лежал, вытянувшись на спине и вскинув руки над головой, замёрзший сармат. На его груди, чуть пониже сердца, темнели две длинные прорехи. Кытугьин возился с хитрыми застёжками, пытаясь снять скафандр – и застёжки ему поддавались.
– Кто его так? – негромко спросил Речник Яцек, закутывая ноги сармата в серую шкуру.
– По когтям – Уналаг, – ответил Кытугьин, оттягивая в сторону разошедшиеся по шву части скафандра. Под белой «защитой» тело сармата было укрыто такой же толстой одеждой, светло-оранжевой с ветвистым чёрным узором, полосами охватывающим грудь. И эта одежда была распорота чьими-то очень острыми когтями.
– Очень нехорошо, – покачала головой Аса, тронув твёрдое, как лёд, запястье. – Очень нехорошо с руками.
Она поправила шкуру, в которую были завёрнуты руки сармата, и стянула с него шлем. Кесса склонилась над застывшим белым лицом. Глаза «тулуга» были раскрыты – яркие, красновато-янтарные, и неподвижные, как куски стекла. Койя перелезла через оледеневшую руку и понюхала лицо сармата, а потом с тихим урчанием стала тереться о его скулу. Кесса хотела взять кошку на руки, но Кытугьин остановил её.
– Глубоко? – солмик посмотрел на Речника, ощупывающего края длинных узких ран, протянувшихся по груди сармата. Оранжевая одежда разошлась по шву так же, как верхний скафандр, открыв гладкую кожу. Крови было немного – узкая чёрная кромка по краям разрезов. Яцек провёл по ним мягкой тонкой кисточкой и покачал головой.
– Трудно понять. Как будто до рёбер не достали. Что с руками?
– Эту рану оставим, пока не оттает. А руки я сейчас завяжу, – нахмурился Кытугьин, принимая у Речника склянку с воинским бальзамом и тонкое полотно. – Когда оттает, близко не подпустит. Тут ему будет очень
– Ветер нехороший, – Икымту влез в повозку и с любопытством взглянул на сармата. – Уджуг тревожится.
– Трогаемся, – кивнул старший солмик. – Садись на вожжи. Ведёшь до привала. Хагван, иди с ним. Стрелы возьми. Слишком много Иситоков…
– Готово, – Аса сняла с огня закопчённую лохань с чем-то вязким, пахнущим сажей.
– Кесса, помоги мне, – Речник Яцек, зачерпнув из лохани, вылил на грудь сармата белесый жир. – Растирай, медленно и осторожно, по груди, животу и бокам, можно по шее, но тихонько. Лицо не трогай, рану тоже. Не бойся, жир не горячий.
– Речник Яцек… – Кесса поднесла руку к нестерпимо холодной коже и поёжилась. – Он точно живой?
– Оттает – будет видно, – хмыкнул Речник. – Не останавливайся, пока не начнёт дышать.
– Его бы к тулугам быстрее, – вздохнула Аса, втирая жир в белую кожу. – Там помогли бы.
– Амакуг быстро идти не может, – покачал головой Кытугьин. – Если рана неглубока, скоро оживёт.
Кессе казалось, что под её руками белый мрамор, покрытый коркой льда. Он не согревался, только источал холод. Аса вновь поставила остывшую лохань на огонь, растопила жир и молча вернулась к раненому. Повозка шла медленно и плавно, и ни снег, ни свист ветра не пробивались сквозь двойной полог. Кытугьин тихо возился с искалеченными руками сармата, отмывая их от крови и льда и смазывая обрубки воинским бальзамом. Нескольких пальцев не хватало, у других были отсечены фаланги. Солмик вынул из твёрдой плоти несколько стальных осколков и сложил поодаль, в узелок.
– У-ух! – Аса нащупала что-то в складках одежды и вытянула на свет тонкий кожаный ремень с обломком костяной пластины. Кытугьин резко выдохнул и бережно прижал обломок к щеке.
– Гуделка Унги. У него была…
– Речник Яцек, а руки ему кто так покалечил? – шёпотом спросила Кесса. Её собственные руки уже горели от согревающей мази, и волосы слиплись от пота, но сармат так и не шевелился, и холод шёл от него.
– Что-то взорвалось в руках, – пожал плечами Речник. – Уж наверное, у него было оружие – бластер, а может, огнемёт. Стрелял, пока Уналаг до него не добрался, а потом, с ядом в крови, оружие не удержал. Оттает – спросим.
– Пусть бы оттаял, – прошептала Речница и тихо всхлипнула. – Где его станция?
– Станция далеко, – вздохнул Яцек Сульга. – Белые скафандры у сарматов «Элуа».
Койя, боком привалившаяся к макушке раненого, подняла голову и мяукнула. Веки сармата еле заметно дрожали. Кесса ойкнула и отдёрнула руку – твёрдый мрамор под ладонью вдруг просел, рука погрузилась во что-то упругое. Сармат судорожно вздохнул, его руки, странно выгнутые, бессильно опали на меховой настил, на краях ран заблестела кровь. Раненый вскрикнул, мотнул головой и рывком поднялся… вернее, попытался встать, уже в движении оседая обратно на шкуры. Кровь потекла обильно, заливая белый бок. Кытугьин и Яцек подхватили сармата подмышки, и он сел, скрестив руки на коленях и хватая ртом воздух. Яцек осторожно ощупал края оттаявшей раны, одобряюще кивнул и сунул руку в склянку с бальзамом. Сармат выдохнул сквозь стиснутые зубы и зажмурился, но даже не дрогнул, пока Речник закрывал рану полотняной повязкой. Открыв глаза, он взглянул на свои руки, пошевелил забинтованными пальцами и досадливо сощурился.