Соломенное сердце
Шрифт:
Она мысленно перебрала все содержимое своего багажника, спертое из княжеских кладовых, и приуныла. А что подарить бродяге?
— Крепкие ботинки, — сказала задумчиво.
Даня засмеялся, и какая-то тень упала на его плечо. Подняв взгляд, Поля увидела такого красавчика, что хоть все бросай и портрет пиши. Молодой и крепкий мужчина в дорогой одежде, с щеголеватой угольно-черной бородкой и хмурым лицом.
— И чего? — Даня и не подумал встать.
А неизвестный так и возвышался столбом в каком-то
— Полюшка, — Даня решил его игнорировать, — а вот я знаю одного обувного мастера, Потапычем зовут. Ты не смотри, что он поджигатель, душа-то добрая…
Незнакомец кашлянул.
Даня тут же раздраженно рявкнул:
— Ты немой? Чего приперся, спрашиваю я тебя, иди вон… к своему дедушке-старейшине, на него покашляй.
— О, — Поля еще раз посмотрела на красавчика. Ну да, физиономия высокомерная. — Как ты его узнал?
— Ручные мунны, — фыркнул Даня. — Один прямо на его голове сидит.
Это мигом сбило спесь с их незваного гостя, и он замахал руками, будто отгоняя мух. Даня опять засмеялся.
— Смешной такой, — поделился он с Полей своими наблюдениями.
— Мой дед — верховный старейшина, — перестав изображать мельницу, заговорил красавчик.
— Да ну?
— Это значит, что каждый старейшина Верхогорья, будь он главным в городе или в деревне, подчиняется моему деду.
— Ну да.
— Но мой дед разговаривает с тыквами и брюквой, считая, что повелевает Советом.
— Ух ты.
— Это же неправильно! — с неожиданном пылом воскликнул красавчик. — Как человек, который понятия не имеет, где находится, может быть главным?
— Тебя как звать-то? — дружелюбно спросил Даня и сел, впервые проявив хоть какой-то интерес к разговору.
— Я Георгий Акоба, — ответил тот с таким удивлением, будто не было людей, не знавших и его, и его семью.
— Нас с Полюшкой ты, стало быть, знаешь. Так вот, Георгий, скажу прямо: мое дело — договариваться с духами, а уж с кем там ведет беседы твой дедушка, меня не шибко волнует.
— Какой прок сейчас договариваться с духами, когда договариваться надо с князем? — горестно спросил Георгий. — Перевал-то открыт, а мы объявили о своей независимости. Пока нам удается держать Первогорск в неведении, но не вечно же! И кто пойдет переговорщиком? Верховный старейшина в глубоком маразме? Понятно, что горячие головы готовы схватиться за оружие, но какое это оружие! Самодельные ружья да ржавые винтовки. Да и нас куда меньше, ни автомобилей, ничего… На велосипедах воевать будем? И сколько времени понадобится, чтобы Верхогорье превратилось в Плоскогорье?
— Что же делать? — вмешалась Поля.
Даня посмотрел на нее возмущенно — мол, нам-то какая разница.
— Что делать, что делать, — вздохнул Георгий и сел рядом с ними. — Сказывают, что
— Вообще не родной! — заорал Даня. — Нисколько! Опоздал ты, верховный внук! Был ритуал разрыва кровной связи — всё теперь.
— Ага, — Георгий моргнул. — Значит, остается Поля.
— Да при чем тут Поля! Станет князь ее слушать!
— А надо, чтобы слушал. Больше того — услышал. Ты же балабол, придумай что-нибудь.
— Сколько раз говорить…
Тут Поля положила руку на его локоть, и Даня замолчал.
В его глазах всплеснулась злость, а следом пришло поражение.
— Правда, что ли? — спросил он с таким видом, будто у него зуб разболелся. — Хочешь ввязаться в такую глупость?
— Мне нравится жить в Верхогорье, — объяснила она. — Нравятся местные обычаи, и еда, и простота, и красота… Нравятся горы и нравятся реки, нравятся обычаи и нравятся песни. Если все это исчезнет, то где тогда мы будем скитаться?
— Да чтоб вас всех, — выругался Даня.
— Поехали, — обрадовался Георгий. — Вернемся в Лунноярск, обсудим все с общиной, решим, в каком составе отправлять вас в Первогорск на переговоры.
И давайте шустрее уже, пока один дикий мунн не рванул за перевал и не разнес новости по всему свету.
Даня, тяжело вздыхая и печалясь, неохотно поднялся.
— Ой-ой-ой, — запричитал он, — бедный я, сиротка подраненный… Не видать мне строительства ГЭС, не видать пашней Златополья, а зырить мне теперь на черный камень и янтарь… Батюшка Ленька, бросай лопату, погнали языком молоть.
— А? — не расслышал тот.
— Что, — буркнул Даня озадаченному Георгию. — Без духовного лица тут никак не обойтись.
Смотреть на Даню было, конечно, немного больно: такие скорбные он корчил моськи и так душераздирающе стонал.
Поля то и дело гладила его по колену, желая утешить и попросить прощения. На заднем сиденье царила тишина, батюшка Леонид изволили дрыхнуть, а Георгий Акоба молча смотрел в окно, думая о своем.
— Мне ведь положено лежать в кроватке и восстанавливать здоровье, — бухтел Даня, — так ведь нет, судьба сурова ко мне. Жена сурова ко мне. Все-то норовят обидеть…
Она понимала: встречаться с семьей, тем более после выходки княжны Кати, ему было мучительно.
— Давай я поеду без тебя, — предложила Поля нерешительно.
— Без меня! — подпрыгнул Даня. — Да как же! Я-то кому хочешь зубы заговорю, хоть шайну, хоть князю, хоть итру лысому. Нет, тут нужна стратегия. Эй, Георгий, есть у вас веские аргументы?
— Серебро и пушнина, — ответил тот.
— Маловато будет! Толкни-ка там батюшку, может, он как следует помолится ушедшим богам, чтобы они к нам вернулись?