Соломенное сердце
Шрифт:
— На симпатичный мрамор или мрамор — обычный булыжник? — уточнил Даня.
Поля подняла глаза от книги.
— Это важно? — спросила она. — Твоя внешность?
— Очень, — серьезно ответил Даня. — Проклятие снято, Полюшка. Теперь мы можем целоваться сколько влезет, ну и все остальное тоже. Наконец-то станем обычной семейной парой, как полагается.
— Ладно, — легко согласилась она и перелистнула страницу. Ни волнения, ни смущения.
Разочарованный всем на свете, Даня выбрался из кровати и, чуть пошатываясь, поплелся на поиски батюшки Леньки. Ему срочно нужно было выпить
— Ну а что настоятельница, — батюшка ловко подцепил соленый огурчик, — сурова и несправедлива. Толку молиться одному-единственному Лорну, если божья сила в триединстве?
— Угум, — поддакнул Даня. — Зачем ты вообще сюда приперся?
— По теологическим причинам… Ну и еще поизносился я, Даня. Люди совсем безбожниками стали, не подают на молитвы.
— На утробу твою не скидываются, — Даня ухмыльнулся. — А вот скажи мне, отец, есть ли молитва от соломенного сердца?
— Ты мирские дела к божьим не приплетай, — осудил его батюшка.
— В смысле — не приплетай? — возмутился Даня. — А кто все это затеял? Первая жрица. Она, считай, вообще всех намолила — и богов, и духов. А мне теперь мучайся от неразделенной любви, да еще и духовное лицо отказывает в помощи. А к кому идти простым смертным?
— Кто же замыслы первой жрицы перешибет, — проворчал батюшка, но задумался.
Даня ему не мешал, сидел себе тихонечко и на звездное небо любовался.
— Человек! — вдруг провозгласил батюшка, да так громогласно, что Даня вздрогнул. — Вот кто был в начале времен и кто останется после! Боги приходят и уходят, а люди живут себе как ни в чем не бывало.
— И что это значит?
— Что ты сам кузнец своего счастья, — захохотал батюшка, совершенно гордый собой: вон как вывернулся.
— Пусть тебе мунны на молитвы подают, — рассердился Даня.
— А ты чего хотел? С наскоку завоевать девушку, просто так, пальца о палец не ударив?
— Не девушку, а жену.
— Тем более.
Вот ведь. Поговорили, называется.
Поля уже спала, когда Даня вернулся.
Присев на краешек кровати, он шепнул монастырскому горту, и мягкие золотистые искорки вспорхнули рядом с ее головой.
Растрепанная косичка, рот чуть приоткрыт, ладошка под щекой.
Она ведь не откажет ему, отзовется спокойно и просто, а если и не будет дрожать в его руках, как тогда, в пещерах, то что с того? Вассы тоже не пылали огнем, а он даже получал удовольствие от их мокрых ласк.
Почему же теперь Дане казалось, что если он овладеет Полей сегодня, то возненавидит и себя, и ее?
Застонав от бессилия, он брякнулся на самый край кровати, закутавшись в отдельное покрывало. Нет, так дальше жить нельзя. Напрасно ему казалось, что он сможет примириться с Полиным безразличием, — какая в самом деле разница, любит тебя женщина или нет, хочет или нет? — но нет, примириться не сможет, а разница велика и неподъемна.
Глава 29
Утро началось с поцелуя — в макушку и щеку.
Еще до конца не проснувшись, Поля ощутила, как ее сграбастали в объятия и Даня жарко
— Кажется, разговоры с батюшкой Леонидом пошли на пользу твоему здоровью, — зевнула она.
— Я тут подумал, — необычайно бодро сказал Даня, — что мы будем приучать тебя ко мне постепенно. Пять поцелуев утром, десять в обед, пятнадцать вечером.
— Под учет и подпись? — удивилась она такому точному планированию.
— И ты должна все время обнимать меня.
— Прям все время? Руль ты будешь держать?
— Да что с тобой такое! Ты же понимаешь, что я имею в виду.
— Не очень, — призналась Поля.
— Как ты собираешься в меня влюбляться, совсем не стараясь?
Она повернулась и уткнулась в его нос носом. Темные глаза, такие близкие, были все еще немного расфокусированными, а зрачки слишком крупными, но в целом ее муж явно шел на поправку.
— Как же мне в тебя влюбиться? — шепотом спросила Поля. Ей действительно хотелось сделать что-то хорошее для Дани, такое, чтобы он снова стал веселым и довольным, потому что в последнее время его настроение было нестабильно несчастным.
Потом вспомнила: ему нравится целоваться, он даже после визита шайнов просил поцеловать его, хотя был едва жив.
Ладно. Это она может.
Осторожно обхватив щеки Дани ладонями, Поля старательно прижалась к его губам губами, стараясь не давить слишком чувствительно, чтобы не причинить боли. Однако он-то целовался вполне серьезно, безо всяких скидок на ожоги, и Поля закрыла глаза, пытаясь поймать те неуловимые переливы чувств, которые испытывала в пещере. Но ей было приятно — и только: без холодного покалывания в кончиках пальцев, без горячей маслянистости в животе, без головокружительной легкости и пульсирующей тяжести.
Даня коротко вздохнул и крепко обнял ее, зарывшись лицом в шею. Поля обхватила его руками, притихшая и расстроенная. Казалось, будто ее обокрали.
Вечером они вышли в монастырский огород, чтобы насладиться тем, как батюшка Леонид и настоятельница Ольга богословски переругиваются, окучивая грядки картошки.
Даня, похожий на ленивого кота, свернулся калачиком на жесткой деревянной лавочке, положив голову Поле на колени. Она пропускала сквозь пальцы его длинные волосы — темные, шелковистые, совсем не такие пушистые, как у нее. Обычно он носил небрежный хвостик, перетянутый обычной резинкой, из которого вечно выпадала то одна прядь, то другая. С распущенными волосами Даня казался непозволительно юным, и старуха внутри Поли неодобрительно поджимала губы, а вот сама Поля любовалась им, как красивым пейзажем или яркой бабочкой.
Муж.
Мужьями, по Полиным представлениям, бывали солидные дядьки в возрасте, частенько даже с бородами. А вот таких тонких, гибких, улыбчивых и молодых мужей она никогда не встречала. Хотя в горах и ходили по калину-рябину довольно рано, но все же ждали, пока молоко на губах обсохнет. Наверное, из-за того, каким Даня был подвижным и дурашливым, ей никак не удавалось разглядеть в нем взрослого человека.
— Сколько тебе лет? Двадцать два? — спросила она.
— Скоро двадцать три, — расслабленно отозвался он. — Что ты мне подаришь?