Солона ты, земля!
Шрифт:
Вот так придет этот унтер, разбередит мне душу и уйдет. А я потом хожу до полночи, думаю.
Потом как-то принес тоненькую брошюрку, напечатанную на папиросной бумаге, — «Государство и революция» Ленина. Прочитал я ее. Теперь хоть знаю, чего они хотят, эти большевики.
А в унтера я буквально влюбился. В нем много самобытного, от земли идущего.
Он почти всегда говорит человеку в глаза то, что о нем думает. Недавно мне сказал: ты, Петр Алексеевич, может, думаешь, ежели перешел к нам, так мы тебе полностью
Зачем я тебе обо всем этом пишу? (Я имею в виду не окурок.) Наш с тобой разговор — во время моего приезда к тебе — не выходит у меня из головы. Ты во многом права, конечно, особенно в том, что мы живем в такое время, когда каждый человек должен сделать выбор — или там, или тут. Середины быть не может. И я, как видишь, выбор сделал. (Я тебе пишу это все, чтобы ты не считала больше меня идейно чуждым человеком.)
Ну ладно, Наташенька, кончаю. Товарищ уже пришел с чемоданом. От меня отправится прямо на вокзал.
Наташенька, милая! Уже прошел целый месяц. Я жду твоего ответа. Пойми, я не могу без тебя жить. Те два дня, которые я провел с тобой, для меня — самое светлое воспоминание в жизни. Мы с тобой так близки, хотя нас разделяет большое расстояние. Если не сможешь написать, передай через моего товарища, который привезет это письмо, хотя бы одно слово.
Целую тебя.
П. С.
30 октября 1919 г.».
Проводив товарища на вокзал, Семенов стал собираться в депо на собрание. В дверь постучали.
— Войдите.
На пороге выросли унтер-офицер Карпенко и младший унтер Меншиков.
— Петр Алексеевич, — сразу же заговорил Карпенко, — только что получен штабом, приказ о переброске полка на Барнаул. Грузиться в эшелоны завтра утром. Как ты смотришь на это дело?
Карпенко прямо в шинели уселся на заправленную белой простынью кровать.
— Может, ты сядешь на стул?
— А что? A-а, простыня. Ничего, ты отвыкай от буржуйских привычек спать на белоснежной постели… Ну, так что будем делать? — повторил он свой вопрос, поудобней усевшись на койке.
Семенов чуть улыбнулся настойчивой бесцеремонности гостя, потом нахмурился, задумавшись над сообщением.
— Мне кажется, — продолжал унтер, — что нам всем надо разойтись сейчас же по ротам и к утру поднять полк.
— Бунтовать?
— Да. Откажемся грузиться в эшелоны.
Семенов, заложив руки за подтяжки на груди, долго шагал по комнате. Остановился.
— Один наш полк отправляют?
— Нет, кажется, еще сорок шестой.
Поручик снова зашагал. Карпенко с Меншиковым провожали его взглядом по комнате. Унтер не вытерпел:
— Ты долго еще будешь мельтешить, может, нам с Иваном выйти покурить?
Семенов
— По-моему, товарищи, поднимать полк — бессмысленное дело.
— Почему? — удивился Меншиков.
Карпенко вскочил с кровати.
— Ну, ты брось это! — сказал он грубо. — Если ты не хочешь, то мы сами поднимем.
Вступился Меншиков:
— Почему ты считаешь, что нельзя сейчас поднимать?
Да просто потому, что дело бессмысленное. В городе много войск, фронт близко, взбунтовавшийся полк сразу же окружат, наведут на него артиллерию и заставят вложить оружие. Сопротивление в такой обстановке бесполезно. Вы согласны со мной, товарищи?
Карпенко подумал, посмотрел на Семенова, потом на Меншикова. Тот хмуро подтвердил:
— А ведь Петр Алексеевич правильно говорит.
— В том-то и дело, что правильно, — Карпенко в сердцах плюнул, бросил окурок на пол и вышел из комнаты.
…Полк прибыл на станцию Поспелиха Алтайской железной дороги 12 ноября. И сразу же ему был вручен приказ двигаться на Мельниково. Офицерам подали верховых лошадей, солдаты рассаживались на подводы. За селом Семенова, державшегося обособленно от других офицеров полка, кто-то окликнул. Он придержал свою лошадь.
— Судьба никак не хочет развести нас с вами, поручик.
В подъехавшем офицере Семенов, к удивлению своему, узнал Большакова.
— Вы, подполковник, какими судьбами к нам попали?
— Назначили помощником командира полка.
— С повышением вас. Отряд ваш тоже влился к нам?
Василий Андреевич неохотно ответил:
— Часть отряда.
— Офицеры вашего отряда все живы?
— Если хочется, можете повидаться с капитаном Зыряновым и подпоручиком Ширпаком. Они здесь, в полку.
— Спасибо, но особого желания не испытываю.
— Они, наверное, тоже. Всего хорошего, поручик, — откозырял Большаков и рысью проехал в голову колонны.
Спрыгнул с повозки и подошел к Семенову унтер Карпенко. Он взялся за стремя и минут пять шагал рядом молча.
— Что это за гусь?
— Этот гусь еще покажет себя. Бывший командир карательного отряда, махровый корниловец.
Настроение у солдат было угнетенное. Ехали молча.
— Куда же нас гонят? — спросил Карпенко.
— В Мельниково. Там находятся усиленные партизанские заслоны. Мы должны сбить их и наступать на Солоновку, резиденцию Главного повстанческого штаба.
— Неужели мы так ничего и не сделаем, Петр Алексеевич?
Семенов молчал. Надвигающаяся опасность сблизила этих людей. Карпенко больше не задирал поручика, а относился к нему сейчас как никогда душевно.
— О чем говорят солдаты? — спросил Семенов.
— Молчат больше. Воевать, конечно, не хотят.
— Надо подумать, как связаться с партизанами.