Солона ты, земля!
Шрифт:
— Ага. Семеро ребятишек — мал мала меньше… А они — Дед!..
— Вот и съездил я. У вас тут что новенького?
Начальник Главного штаба оглянулся на спящих вповалку, поискал кого-то глазами, не нашел, полушепотом сообщил:
— Связкой пришел с правобережья Оби. Говорит… правда, он не все говорит, хочет удостовериться, что попал именно в тот отряд, в какой надо, тебя ждет… Так вот, говорит, от Рогова привет тебе принес. И больше ничего не говорит. Впрочем, я сейчас его разыщу — где-то спит тут среди наших.
— Подними. Успеет выспаться. Не за этим сюда его Григорий Федорович послал.
Связного
— А чем ты докажешь, что ты Плотников?
Плотников даже чуток смутился — впервые требовали доказывать такое, всегда надо было делать наоборот.
— Это тебе надо доказывать, что ты тот, за кого себя выдаешь, — отпарировал Плотников. — Я бы на месте нашего начальника штаба тебя держал бы под замком, а не позволял бы вот так разгуливать по повстанческому лагерю… А меня тут знают все.
— Мало ли что все. Может, я попал не в тот отряд. Может, все они подыгрывают тебе. Может, вы договорились.
А мне не велено!
— Чего тебе не велено?
— С первым попавшимся вести разговор.
Связной настырно смотрел в глаза Плотникову и стоял на своем.
— Ну, хорошо, — махнул рукой Плотников. В голосе его уже чувствовалось раздражение— Чем тебе доказать?
— А вот чем: когда ты последний раз виделся с Роговым Григорием Федоровичем? И что тебе батька при этом говорил?
Плотников захохотал.
— Последний раз мы с ним виделись… — он задумался, припоминая. — Знаешь, когда?..
— Я-то знаю. Ты — скажи.
— Когда он уезжал на свадьбу своей дочери в Жуланиху. Это было весной восемнадцатого года на Красную горку. Правильно?
— Правильно! — разулыбался посыльный.
— А теперь я тебя проверю: что произошло, пока мы с ним обнимались на прощанье в кабаке?
У посыльного рот до ушей.
— Пока вы обнимались, лошадей угнали…
— Правильно. Где их нашли?
— За городом, около полковых казарм.
— Все правильно. Выкладывай с чем пожаловал.
— А пожаловал я вот с чем, — начал посыльный, предварительно оглянувшись. — Рогов поднял восстание против большевиков, против засилия Советов большевиками.
— Давно?
— Месяц назад.
— Много волостей поднялось?
— Вся Чернь поднялась, вся тайга салаирская.
— Прямо уж так и вся…
— Не веришь? У меня письмо есть к тебе от Григория Федоровича.
Письмо было зашито в поднаряд сапога. Долго доставал — жалко было распарывать голенище.
Письмо бывшего партизанского вожака Причумышья, члена губземотдела Григория Федоровича Рогова, читал Плотников торопливо и жадно. Потом перечитывал заново. Шагал по-за избушкой. Было видно, как он метался в мыслях: то останавливался он на секунду-две, потом снова шагал и шагал, и снова останавливался.
Связной сидел на крылечке, терпеливо ждал.
Потом Плотников приказал собрать на завтра совет командиров. Он понял: подошли к поворотному рубежу в повстанческом движении — настало время единого действия, время объединения сил. И помчались гонцы, нахлестывая лошадей по им только одним известным проселкам и лесным тропам по селам и деревням.
Остаток дня Плотников просидел с роговским посланником, разговаривая о делах повстанческих — парень-то был не просто посыльный,
— Как мужик-то живет?
— Хорошо жил бы — не поднялся бы с оружием.
— У вас ведь там зажиточный народ, таежники.
— Да. Комбеды не создавали, не из кого было их создавать — лодырей два-три человека на деревню. Какой из них, из двух-трех комбед? Поэтому продотряды хлеб выгребали у всех подряд. Почитай, что каждого коснулась эта самая продразверстка.
— Кто начал восстание-то?
— Стихия. Никто специально не готовился, мне так кажется. Накопилось внутре у народа. Знаешь, как хлеб в амбаре у плохого хозяина сам возгорается. Лежит, лежит и — возгорится. Так и у нас произошло. Терпели, терпели мужики и — возгорелись… Первого мая стали перехоранивать расстрелянных колчаковцами и закопанных на скотском кладбище, тут и началось. Около сотни гробов — всех выкопанных положили в красные гробы — понесли по деревне. Бабы — в рев. Вся Жуланиха в голос ревела. Братскую могилу вырыли в центре села, на площади. Митинг открыли траурный. Вот тут-то люди, что называется, и возгорелись… Кричат Рогову: за что эти люди погибли? Разве за такую жизнь они погибли, которую ты для нас завоевал?.. И пошло. И поехало. Мы, кричат, воевали за свободу, за власть Советов. А что получили? Что завоевали? В Советах — большевики. Правят так, как хотят. Хлеб выгребают подчистую… А свободой и не пахнет — карательные отряды чека один за другим так и ходют по кругу, так и шныряют. И ревтрибуналы в этих отрядах не бездействуют — каждый день кого-то расстреливают… Так оно и в самом деле — чуток зазевался, не успел спрятать зерно, подчистую выгребут, оголодят…
3
У Плотникова не было армии. Той, в привычном ее понимании — ни полков, ни дивизий (даже формально, для отвода глаз противнику). Было просто множество повстанческих отрядов — почти в каждом селе отряд во главе с командиром. Вместо армии была своего рода федерация самостоятельных, равноправных крестьянских повстанческих отрядов. И командующего не было. Был просто Плотников. Без чина, без звания, без должности. Он не командовал. Не приказывал. Он только координировал! Советовал выбрать направление для ударов, советовал выбирать ту или иную тактику, советовал, как объединиться для очередной операции отрядам, на кого возложить временное объединенное командование.
Задача у отрядов была одна, общая: защищать мужика (то есть самих себя) от набегов продотрядов; бить, уничтожать эти отряды всегда и везде, где появляется малейшая возможность…
Поздней весной, когда мужики уже отсеялись, Плотников созвал съезд повстанческих крестьянских отрядов.
Привыкли уже мужики к пустобрехству штатных (волостных, уездных) ораторов — была бы охота (а поначалу была!), можно каждый день по десятку докладчиков слушать, хоть с ночевкой уходи из дома на собрания, до петухов говорят. Беда одна при этом — ораторов друг от друга не отличишь. Речи были одни и те же: городу нужен хлеб. Нужен и — все! А раз нужен — значит, отдай хлеб. А когда из толпы слушателей спрашивали: а чего это ради мужик должен ни за што, ни про што отдавать выращенный потом и горбом хлеб, тот из начальства, который ведет собрание, недвусмысленно окорачивал такого говоруна.