Солона ты, земля!
Шрифт:
Иные из них жили здесь два-три дня — некогда было рассусоливать, сразу же отправляли их к месту службы. Ну, а некоторые, дожидаясь заседания, на которое приглашены, кутят по неделе и дольше. Таких большинство.
В начале лета двадцатого года поселился здесь и один из претендентов на должность председателя ревтрибунала губчека «стойкий большевик с дореволюционным стажем (так его представляли членам бюро губкома партии на предварительном собеседовании), уже хорошо показавший себя на практической работе в трибунале». Он в гостинице жил уже вторую
Обслуга и ресторана и гостиницы осталась в основном та же, что и при прежних властях. Тот же стоит вышибала в дверях, который стоял и год и два назад, та же у него борода, расчесанная надвое, тот же лапсердак на нем (только без крестов и без медалей). В самом ресторане — налево от входной двери за стойкой тот же краснорожий буфетчик Мартьян Мартьяныч. И те же негласные функции у него — обеспечивать клиентов девицами. Только раньше он делал это не очень таясь, почти открыто, а сейчас прежде, чем предложить, внимательно понаблюдает из-за стойки за своей клиентурой, изучит ее. Определяет он точно, без ошибки. Подойдет потом с подносом вроде по делу. Шепнет:
— Не изволите ли желать девиц? Девицы первого сорта, из «бывших», с образованием — хотите княгиню, хотите баронессу? А может, желаете помясистее — из купецких дочек, а?
Обычно в этом месте клиенты начинают ржать и… заказывают, как правило, княжеского да баронесского звания…
А на прошлой неделе чуть конфуз не произошел. Только он предложил одному новичку — по всему видать, из бывших военных — как тот сразу цап его за пуговицу и к себе пригнул:
— Слушай меня внимательно, — заговорил он прямо буфетчику в лицо. — Твоих «купецких» мясистых мне не надо. Понял? И княгинь твоих заезженных тоже не надо. Девочку мне. Свеженькую. Завтра. Сегодня я занят делами. А завтра — изволь. Хорошо заплачу.
Заплатил хорошо — кольцо золотое дал. Это на другой день.
— Значится, остались довольны? не таясь, лебезил Мартьян Мартьяныч перед необычным клиентом. — Мы завсегда готовы угодить хорошему человеку. — Вы — нам хорошо, мы — вам хорошо. Племянницу свою родную вчера-то привел вам. Родную…
Хватит врать-то. Родную… — пробурчал Степан Сладких. — Пшел вон!
А сегодня он пришел ужинать с товарищем. Оба слегка навеселе. Обрадованные не то встречей, может быть, неожиданной, не то событиями, связанными с этой встречей на будущее — словом, был наверняка повод пропустить по стакашку перед ужином-то. Мартьян Мартьяныч — само внимание! Нюхом, на расстоянии чуял: будет кутеж!
Сидели, разговаривали. Почти не пили. Это всегда так перед большим кутежом. Мартьян Мартьяныч знает это. Изучил замашки своих клиентов. Вроде для разгона. Уж больно разговор оживленный — непременно что-то вспоминают старое, давнее и приятное. Быть кутежу.
Действительно, так оно и есть — разговор давний. Разговор о том, как они — Степан Сладких и Тихон Кульгузкин — начинали свою ревтрибунальскую деятельность. Еще
— Помнишь, Степушка, в Каипе первый, который проходил у нас по пропаганде против Соввласти, тот долговязый, белобрысый? Объявил ты ему приговор, и он сразу — всё!.. Из него, как из гусенка — во все стороны… Вони-ищ-ща пошла… Ты тогда закричал: «Приводите приговор в исполнение немедленно!..» Меня тогда колотила дрожь. Наверное, и подо мной лужа была. Ничего больше не помню. А ты кремень! Стоишь и командуешь. Как будто всю жизнь этим занимался. Пошел еще присутствовать при исполнении…
Ну, и ты сейчас, должно быть, тоже уже обвыкся?
Сейчас — совсем другое дело!.. Спасибо, это ты, конечно, порекомендовал меня на выездного председателя? Ты-ы не отпирайся! Вчера меня утвердили. Знаешь, к кому? Знаешь, при чьем отряде я буду работать!
При чьем?
При отряде самого товарища Анатолия!
У-ух ты-ы!.. Это— хорошо. С одной стороны.
Говорят, не уживаются с ним. Суровый больно
— Вот и я об этом. Он может подкинуть тебя до небес, карьеру тебе может сделать на всю жизнь. Это с одной стороны. А с другой — искалечить может тоже на всю жизнь.
— Не бойся, Степушка. Я твою школу прошел. Не пропаду.
— Дай-то Бог. Дай-то Бог. — По лицу Сладких невольно расплылось самодовольство, самое простодушное.
— Приговор-то он будет утверждать, товарищ Анатолий.
— Вот в том-то и плохо, что он. Не угодил и — всё!
— То есть как не угодил? — искренне удивился Кульгузкин. — Угожу. Должен угодить… Ты, к примеру, вон с какой придурью человек. А не было еще случая, чтоб ты остался недовольным мною. Не было?
— Да что-то не помню.
— Ну, вот видишь. Угадываю твои желания…
Степан Сладких перестал даже жевать от удивления.
— Вот ты, оказывается, как! А я-то думал…
— Что ты думал, Степушка?
— Я думал, что у нас с тобой потому ладно все получается, душа в душу получается, что мы одинаковые люди, характером одинаковые.
— Правильно ты думал. Так оно и есть: одинаковые мы с тобой. Только ты сильнее. Поэтому ты идешь передом, а я за тобой, копыто в копыто…
Степан Сладких был шокирован признанием давнего друга, поэтому продолжал, не слушая пояснения Кульгузкина:
— А ты, оказывается, просто угодничал передо мной. А не от чистого сердца. Не знал. Значит, все это было неискренне?
Кульгузкин никак не мог понять, чего это тот взъерепенился.
— Искренне… неискренне… — закричал вдруг Кульгузкин. — Ерунда все это! Ты скажи… Только честно: я тебя когда-нибудь подвел? Подвел я тебя или не подвел? Хоть раз?
— Вроде нет.
— Ну, и чего тебе еще надо? Какую тебе искренность еще надо? Ни разу не подвел и еще ни разу не подведу. Тебе этого мало?..