Солона ты, земля!

Егоров Георгий Михайлович

В Куликово первым, кого они встретили на площади, был Данилов, Он стоял около крыльца районного штаба, опершись на костыль, смотрел, как Коляда обучал партизан своего отряда приемам рукопашного боя, наступлению развернутым фронтом. Аркадий Николаевич сразу узнал односельчан и немало удивился, видя их в таком снаряжении. Поп на ходу спрыгнул с телеги и бодрым шагом, по-солдатски размахивая руками, направился прямиком к Данилову.

— Вы таких принимаете в отряд, Аркадий Николаевич? — улыбнулся он, растопырив руки, поворачиваясь и показывая себя

и свое вооружение. Глаза священника лукаво поблескивали, хотя он, к удивлению Данилова, был трезв.

Аркадий Николаевич не без удовольствия осмотрел крепкого, еще не успевшего до конца огрузнеть попа. Настроение у Данилова было хорошее. В тон попу спросил:

— Уж не воевать ли собрались?

— Истинно, Аркадий Николаевич. Как сказано. «В тот день, — говорит Господь Саваоф, — поколеблется гвоздь, укрепленный на твердом месте, и будет сломан, и упадет, и тяжесть, бывшая на нем, уничтожится». Все то, старое, рушится. Вот и пришел я к вам. Силенкой Господь меня не обидел. Повоюем…

Данилов уже без прежней иронии, серьезно посмотрел на священника.

— А почему вы решили, что ваше место именно здесь, а не там? — кивнул Данилов в сторону Камня.

— А это уж мне лучше знать, — Отец Евгений тяжело посмотрел на Данилова своими крупными, навыкате глазами. От недавней веселости не осталось и следа. — Тут мое место, Аркадий Николаевич, и по плоти и по крови, — сказал он густым басом. И было в этом голосе что-то печальное и в то же время решительное, будто какая-то неизбежность заставляла его делать то, что он делает. Помолчав, он добавил — Всю жизнь среди народа прожил. А под старость куда уж я… А там я чужой.

Был он непривычен в своей человеческой задушевности, в мужицком армяке. Немного грустный и немного радостный — таким бывает человек на самом крутом повороте своей жизни. Данилов видел и понимал это.

— Хорошо… Евгений Осипович, — сказал Данилов, — мы зачислим вас в отряд. Но оружие добывать придется самому в бою. У нас такой закон. Оружия у нас нет.

— Спасибо, Аркадий Николаевич, и на этом. А оружие как-нибудь добуду.

Подошедший к этому времени Леонтьич топтался около Данилова и несколько раз уже порывался обратить на себя внимание но Аркадий Николаевич не замечал его. Наконец старик натужно крякнул.

— А я ведь тоже, товарищ Данилов, к тебе в отряд, — сказал он торопливо, словно боясь, что его не будут слушать. — У меня и ружьишко есть. Вот посмотри. И овечек я привез ребятам на прокорм — старухе сказал, что для дочери повез их. Это чтоб она не ворчала…

На ужин у партизан в этот день была баранина.

3

На следующий день перед вечером из Усть-Мосихи к Данилову прискакал нарочный с запиской от председателя сельского Совета Петра Дочкина. Тот извещал районный штаб о приближении к селу большого отряда белых. «Войска, — писал Дочкин, — движутся на крестьянских подводах со стороны Камня; заняты Юдиха и Макарово; час назад вблизи села показалась вражеская разведка…»

Данилов быстро написал и передал с тем же нарочным ответ, в котором просил Дочкина силами местной команды задержать противника до вечера, пока подойдет высланная им помощь.

Нарочный ускакал обратно. Данилов послал дежурного за Федором Колядой. В это время из штаба Милославского пришел посыльный и вручил в запечатанном конверте донесение. Данилов разорвал конверт, бегло прочитал бумажку и побледнел: в ней сообщалось о нападении вражеского разъезда на партизанскую разведку и случайной гибели комиссара.

В комнату вошел Коляда.

— Ты звал меня, Аркадий Николаевич?

— Да. — Данилов протянул Федору обе бумажки.

Тот долго читал одну, потом другую. Положил на край стола. Помолчал.

— Жалко Ивана. Добрый мужик був. На разъезд напоровся… Хм… — с досадой мотнул он головой. Снова наступило молчание. — Ну, а с цей бумажкой шо робыть? Выступать?

— Да. Больше некому.

— Добре. — Коляда поднялся, застегнул на все пуговицы шинель, чуть заметно, одними глазами улыбнулся:

— Благословляй на первое крещение.

Данилов махнул рукой:

— Чего уж там… валяй. Ни пуха ни пера. — И, беря со стола донесение Милославского, добавил — Я сейчас тоже уезжаю, к Громову надо…

Начинало смеркаться, когда отряд Коляды выехал из села. На полпути встретили мчавшийся галопом обоз. Остановили.

— В чем дело? Кто такие? — крутился на вороном Жеребце между подвод Коляда. Он был красив — в длинной кавалерийской офицерской шинели, в ремнях, искрещивающих грудь и спину, с поблескивающим на боку клинком. Горячил коня.

— Из Мосихи. Отступаем.

— Сдали село? Эх вы, раззявы! Где Дочкин?

— Там сзади едет.

— Он последним, уходил.

Отряд двинулся рысью. Недалеко от Усть-Мосихи встретили Дочкина с местной командой. Он занял оборону по обе стороны дороги. Коляда спешился, поздоровался за руку с Дочкиным, кивну л на село:

— Много?

— Роты две. Должно, опять Большаков пришел, старый знакомый.

— Я ще з ним не встречався… А, это тот самый. Иван! — позвал он адъютанта. — Кажуть, шо твий шурин у сели, Тряхнем?

— Тряхнем, Федор Ефимович.

— Так, шоб вин недилю пид хвист себе заглядал.

— Тряхнем, У меня есть план.

— А ну, давай.

— В лоб наступать, по-моему, толку мало. Давай обойдем село кругом и с макаровской дороги вдарим. Наверняка с той стороны у них заслона нет.

— А куды воны бежать будуть? На Куликово? Там зараз ни единого отряда нема. На штаб налетят.

— На Куликово они ее побегут. Здесь оставим местную команду.

— Местная не вдержить.

— Удержит, Федор Ефимович, ей-богу, удержит. Вы смотрите, как хорошо получится. Мы зайдем с тылу. Без выстрела, тихо. В это время местная команда откроет огонь и пойдет в наступление. Они, конечно, будут обороняться. А мы как раз сзади и вдарим.

Дочкин прислушивался к разговору, прикидывал.