Сон веселого солдата
Шрифт:
Переполненный ранеными и больными Ташкентский госпиталь расселял и лечил ровно так же, как и встречал. Однополчанин находился рядом, пока меня не переложили на кровать, но прежде, чем попасть в палату, мы долгое время ждали расселения в сырой и холодной душевой.
Вновь сменили форму на больничную одежду. В госпитале лечились военнослужащие со всего Среднеазиатского округа. В восьмиместной палате лежал разношёрстный народ, в основном, местные.
Сплочённость и понимание в среде окружающих пропало.
7-го ноября,
Однако не успевшие принести пользы подарки к утру из тумбочек бесследно исчезли.
Пришли товарищи по Кабульскому госпиталю, били сокамерников, переворачивали матрасы, вытряхивали содержимое тумбочек. Но пропажу так и не нашли.
После перелёта уход за ранеными заметно ослаб. Медперсонал упрямо бездействовал и сохранял терпеливое молчание. Он был, и как будто бы его не было.
Неизвестно по какой причине раны не промывали, повязки не меняли. Наверняка считали нас перед отправкой в Россию временно присутствующими. Повязки ослабевали и медленно сползали. Непромытые раны требовали ухода.
Мы снимали старые бинты и, помогая друг другу, перевязывались вновь.
У ребят сдавали нервы, кто-то уже кричал: "Я больше не могу... Да лучше б меня убило!".
Ещё не раз в последующие годы в мыслях повторятся эти вот режущие слух горькие слова. Единственная процедура, которая регулярно выполнялась, - по утрам измеряли температуру. И дождались. Моя поползла вверх. Доктора лишь тогда обеспокоились. Не обо мне, а о своей, видать, карьере.
Собрали местный консилиум. Пальпировали лицо, болезненно промывали раны и пазухи. Но температура не спадала.
На очередном осмотре кто-то из врачей спросил: "Что у тебя с рукой?".
"Не знаю, как говорится - очнулся - гипс". Дело в том, что я лежал в отделении офтальмологии, а рука должна была находиться в опорно-двигательном. Но так как мы ещё пока что были с ней заодно, на неё никто не обращал внимания. Быстро сняли гипс, под ним обнаружился резиновый дренаж, вросший в ладонь. Хирург, не утруждаясь обезболиванием, рванул инородное тело.
Ох уж эти мясники, он бы с такой же лёгкостью вырвал мне и палец.
После случая со мной уход за ранеными улучшился. Однако на улучшение настроения это кардинальным образом не повлияло. Хотя всё зависит, с какого ракурса смотреть на происходящее.
Что наша жизнь - краеугольный камень, сложна и проста одновременно. Во мраке трудных дней желающий отыщет, как проблеск, искру - положительное. Такой психологический костыль и градус настроения повысит, и жизнь облегчит.
Радовало ещё одно обстоятельство, а вернее, его отсутствие. Бытовая проблема, о которой старались умалчивать. Она же, в прямом смысле слова, вгрызалась в человеческую плоть. Вши... В первые годы десятилетней войны в Афганистане они были бесплатным приложением к армейским
Отслужившие два года Василий с Витьком застряли в те дни на пересыльном пункте в Кабуле. Границу закрыли на один большой замок в связи со смертью Генерального Секретаря ЦК КПСС - Леонида Ильича. Разрешение на вылет имел лишь борт - президента ДРА. Три осенних дня маялись ребята в отстойнике. А дембеля всё прибывали и прибывали. Прознав, что один самолёт на Ташкент, всё же выпускают (терпеть больше не было сил), ребята всеми правдами и неправдами постарались оказаться в числе счастливчиков.
Пассажирский ТУ оторвался от Афганской земли. Все сидели молча, думая об одном и том же, вслушиваясь в рёв турбин, ласкавший слух и расшатанные нервы. Витёк, желая скоротать тягучие минуты, снял шинель и расстелив в проходе между кресел, улёгся спать на пол. Вместо подушки сунул под голову шапку, развернув её так, чтобы красная звезда не давила на лицо. Длящуюся, казалось, целую вечность маету прервал приятный голос бортпроводницы: "Уважаемые пассажиры, наш самолёт пересёк воздушную границу Союза Советских Социалистических Республик...". И, сменив официальный тон на ласково-сочувствующий, уже не так громко добавила: "Поздравляю, ребята, с возвращением домой!"...
И тут началось - кто-то одновременно плакал и смеялся, от переизбытка чувств матерились, прыгали от радости, подбрасывая солдатские шапки.
...И вот Ташкент - как долгожданный летний дождь. Борт приземлился на военном аэродроме для досмотра. Витёк с Васьком, вырвавшись за пределы запретной зоны на свободу, взяли курс на видневшийся город. Быстро зашагали по бездорожью, оседавшему пылью на кирзовых сапогах. Двигались напрямик, не замечая асфальтированной дороги, лишь изредка поглядывая на затаившийся в стороне островок из кустов и деревьев. Отмахав полпути, переглянулись и рассмеялись. Не сговариваясь, по привычке, ставшей уже образом жизни, обошли опасный участок на расстоянии выстрела.
На подступах к городу решили культурно откушать в ресторане, грандиозный повод на то имелся. Мечту разрушил швейцар. Они стояли в лёгком смущении, всё прекрасно понимая. Что серые шинели далеко не вечерние фраки. И их загоревшие, исхудавшие лица с не по годам уставшим, дерзким взглядом выдают, что провели они последние два года отнюдь не в обществе мальчиков-одуванчиков. Понимали, и все же было обидно.
Случайно проходивший майор, бросив беглый взгляд на солдат и заведение для "избранных", всё понял без лишних слов. Приблизившись, тихо спросил: "Ребята, вы оттуда?" и, не дожидаясь ответа, добавил: "Пойдёмте со мной, я знаю, где можно перекусить не хуже, чем в этой харчевне".