Сорные травы
Шрифт:
А вот я, кажется, знал.
В конце концов, такая версия ничем не хуже и не лучше прочих. Хотя бы объясняет все.
Жаль, надежды не дает.
Вздохнув, я уселся за стол. И не поднимал головы часа два. По себе знаю, нельзя отвлекаться, когда занимаешься однообразной бумажной работой. А иначе хитрое подсознание мигом напридумывает поводов, чтобы увильнуть от неприятного. И начнутся пробежки до автомата с кофе каждые полчаса, перекуры через десять-пятнадцать минут. А рутина, которую можно спихнуть за два-три часа, растянется на весь день.
Я
Остальная орда набивалась в ординаторскую постепенно — с пыхтением и легким матерком из задних рядов. По прикидкам, комнатушку заполонили чуть больше двух десятков туземцев. Даже в самые развеселые дни рождения здесь не собиралось столько народа. Стены кабинета поднатужились, заскрипели, но выдержали стихийный митинг. Как только за атакующими колоннами захлопнулась дверь, помещение затопил неповторимый запах автобусов и маршруток — капелька дешевого дезодоранта, пара флаконов не менее дешевой туалетной воды и несколько литров крепкого пролетарского пота. Свободными остались только метра полтора перед моим столом — эдакая демаркационная линия.
Я задумчиво осматривал посетителей. То, что они завалились не для благодарности, и так понятно — люди в толпу сбиваются, когда необходимо разделить вину или ответственность. Когда в одиночку боязно, тогда включаются стадные инстинкты.
— Слушаю вас, — прервал я затянувшееся молчание.
Суровая мадам дернула рукой — и вперед вылетел ее кавалер. От неожиданности он несколько раз открыл и закрыл рот, просипел что-то и попробовал слинять вбок. Но командорша не позволила — толкнула в спину и громким шепотом приказала:
— Говори!
— А чего я-то, сама-то… — пробормотал мужичок, снимая бейсболку за козырек и оглаживая редкую поросль на голове.
— Говори, я сказала!
Толпа забурлила. Уверенно отпихивая плечом преграды, на свет выбрался мрачный полноватый мужик с крепкими узловатыми руками. Его серая рубашка явно находилась в сложных отношениях с утюгом, потому демонстрировала участки различной степени помятости. Брюки примерно так же дружили со стиральной машиной. Зато на ногах красовались ослепительно белые кроссовки. Протянув руку в мою сторону, мужик выставил вперед указательный палец с грязным, обкусанным ногтем и хрипло спросил:
— Ты, б…, тут командуешь?
— Вам главврач нужен или заведующий отделением? — уточнил я.
— Ну, б…, я это и сказал, — мужик нетерпеливо резанул воздух ребром ладони.
— Так кто именно?
— А ты, б…, кто?
— Я заведующий
— Сойдешь, — заявил мужик. Глянул на мадам и ее кавалера, которые пытались возглавить атаку. — Пока, б…, вас дождешься… Интеллигенты еб…ные.
Подтянул к себе стул и уселся в метре от моего стола. Положив ногу на ногу, довольно оглядел белоснежные кроссовки и, одобрительно крякнув, приступил:
— Меня зовут Петро. Короче. Мужик, наши родные умерли. В твоем отделении. Нехорошо, б….
— Согласен. Нехорошо, — кивнул я. — Смерть — это вообще плохо.
— А могли бы быть живы!
— Да? Эвона как, — я удивленно поднял брови. Куда они клонят, в принципе уже понятно, но спектакль придется отыграть до конца. — Не знал, не знал.
— Ты, б…, не выдрючивайся, — грохотнул Петро. Видимо, он некими структурами мозга уловил, что моя вежливость рождена совсем не уважением. — Деньги, б…, давай.
— Какие деньги? — спросил я, приоткрывая ящик стола. Меня даже немного рассмешило их желание. Какие сейчас деньги, когда биржевые индексы посыпались еще два дня назад, половина Европы объявила технический дефолт, курс прыгает на валютных биржах взад-вперед с размахом в десятки процентов. И это только то, что я заметил, пробежавшись по новостным лентам. Уверен, все еще хуже. Экономика рушится. Деньги скоро станут дешевле бумаги, на которой их напечатали. А эти страусы забивают головы все глубже и глубже в пепел былого мира.
— А за моральный ущерб! — взвизгнула раскрашенная авангардная матрона. Я даже на мгновение задумался, что в таком определении есть некий китч. Авангардная женщина.
— Во! Слышишь, б…, что народ говорит! А народ всегда прав, — Петро-парламентарий солидно поднял вверх палец.
— Ну-ну, — пробормотал я. — Vox populi, vox dei [38] .
— Чегой? — насупился мой оппонент.
— Не вы первый, говорю. Еще древние римляне утверждали…
— Вот! — прервал меня мужик. — Даже римляне, б…, все понимали. Давай деньги! — повторил он и медленно поднялся со стула. Наверное, он думал, что это выглядит угрожающе. Но мной овладело совсем другое чувство — брезгливость.
38
Глас народа — глас божий (лат.).
— Дай миллион, ну дай миллион, ну чего тебе стоит… — пробормотал я под нос и уже чуть громче. — Ваша фамилия, случаем, не Паниковский?
— Нет, б…, — не ожидавший такого вопроса Петро даже отшатнулся. — А кто, б…, этот Паниковский?
— Да так, видный борец с олигархами, сын Петра Петровича Шмидта, революционер.
— Как Ленин? — брякнул кто-то из толпы.
— Круче, — ответил я и уставился на парламентера в белых кроссовках. — И?
— Деньги давай! — тупо повторил мужик.