Сорока на виселице
Шрифт:
Майлз не особо удивлен таким совпадением, но решает проверить, случится ли дождь через год. Однако его планам не суждено сбыться – родителей Майлза переводят на Луну, сам Майлз отправляется с ними. Разумеется, на Луне дождя нет, и на три года наблюдения прерываются, однако на четвертый год Майлз возвращается на Землю, но не на Валдай, а в Альберту, в западный филиал Академии Циолковского. Майлз не забыл намерений относительно двадцатого числа, и, хотя и относится к совпадениям с известной долей иронии, двадцатого июня начинается дождь.
Тогда Майлз решает: каждое
За первые пятнадцать лет не происходит ничего выдающегося, каждое двадцатое июня идет дождь, проливной холодный, липкий, что бывает лишь осенью, быстрый весенний, фиолетовый, если случился утром над морем за несколько минут до восхода. Дождь начинался, Майлз садился за стол и писал про себя. Он не стал звездолетчиком и первопроходцем, нет, вот уже полтора десятилетия он занимается разработкой, постройкой и эксплуатацией эвристических машин, работает в основном на Земле, иногда выбираясь в колонии, но каждое двадцатое июня он на Земле. Идет дождь, все хорошо.
Минует еще несколько лет. Майлз добивается первых результатов, его центрифуги, сепараторы и грохоты успешно просеивают информационные массивы, и выход превышает полтора процента, и каждый двадцатый день июня дождь. Жизнь течет, Майлз понимает, что она давно перевалила за середину, и чтобы довести выход до трех, надо приложить силы, а чтобы их приложить, надо собраться. Майлз планирует объединить устройства в единую обогатительную систему, однако происходит то, чего он не ожидал…
– Дождь прекращается.
– Так ты читал?!
– Нет, но подумал, что случится именно так.
Соблазнительно, но просто, автор не избег искушения, жаль, вряд ли возьмусь за «Книгу непогоды». Мы продолжали стоять перед переливающейся каплей лифта.
– Это ведь красиво, ты так не считаешь?!
– Считаю, – сказал я. – Это красиво и рождает закономерные вопросы, несколько.
В действительности мне показалось, что было красивей, если бы дождь продолжался, прекращение дождя образует примитивную систему, любая система неизбежно уязвима, когда возникает уязвимость…
– Да, именно вопросы! – обрадовалась Мария. – Как всякая хорошая книга, она вызывает вопросы. Почему вновь пошел дождь? Почему вообще человек пытается понять – есть ли в этом смысл?
Мария не спешила в лифт, я тоже, лифт ожидал.
– Вопрос не в этом, – сказал я.
– В чем же тогда?
– Визит на Луну, – пояснил я. – Думаю, автор не зря вводит Луну в первой четверти романа. Луна – это явная метка, марк твейн. Точнее, развилка. Мы ведь не знаем наверняка – шел ли дождь в три года пребывания Майлза на Луне. То есть шел бы дождь, если сам Майлз оставался бы на Земле, и шел ли он в местности пребывания. Следовательно, возникает классический парадокс: книга может быть правдой, может ложью, может тем и другим одновременно.
Лифт продолжал услужливо ждать нас.
– Однако… Я, признаюсь, проморгала…
Мария
– Что именно? – спросил я.
– Да ничего, пойдем!
Однако Мария не спешила в лифт, словно что-то мешало ей сделать шаг.
– Квантовый реализм… – произнесла Мария. – Хотя нет, звучит убого… Интересно, кто-нибудь додумался?
– Наверняка. И не по одному разу додумались. Додумались, позабыли, додумались снова, чтобы скоро снова позабыть.
– Это да, все по кругу, и снова по кругу… Чем-то напоминает «Гадание на рыбьих костях», но, на мой взгляд, сильнее…
Как лошадь в манеже. Мария не спешила в лифт.
– А чем все заканчивается? – поинтересовался я. – Майлз приходит к каким-то определенным выводам? Про дождь, двадцатое число и эвристические драги?
Про дождь, нумерологию, эвристические бури, возможно, я не прав, прочитать «Книгу непогоды» стоит. Мария достала платок и вытерла лоб, хотя жарко определенно не было.
– Ты как себя чувствуешь? – спросил я на всякий случай.
Мария сняла очки, протерла линзы клетчатым платком.
– Мне кажется, нас все-таки догоняет акклиматизация… Легкий озноб.
Дель Рей в одной из своих поздних работ задавался вопросом, как на историю и перспективы человечества влияет форма нашей Галактики. В шутку, разумеется, не углубляясь в высшую топологию. Дель Рей утверждал, что форма, безусловно, определенное влияние оказывает, мы видим явные признаки этого: сила, что закручивает в спираль раковины моллюсков, стягивает в вихри математические множества и тысячелетиями водит человечество по унизительной безвыходной спирали, эта сила присутствует в мире вполне зримо. Дель Рей благоразумно не пытался объяснить ее суть и механику, хотя другие, надо признать, отдали дань таким самоуверенным попыткам…
Мария поглядывала на меня, протирая дужку фиолетовых очков.
– Мы приблизительно можем представить, как реализуются причинно-следственные связи в Магеллановом облаке, в эллиптических и линзовидных галактиках, но вот что творится в tr-скоплениях или в галактиках неправильной формы?
Мария продолжала тщательно протирать очки.
– Вот представь: Уистлер, Штайнер и прочие физики завтра решают проблему синхронизации и берут под контроль поток Юнга. И мы получаем возможность мгновенного броска в любую точку обозримой Вселенной. И мгновенно переносимся… допустим, в созвездие Эридана. А там…
– Что же там?
Мария надела очки, снова сняла. Солнечная активность, Рея не заходит за горизонт.
– Не знаю, – ответила Мария. – Там все иначе, там другие небеса, другие реки, лед обжигает, вода суха, как песок, укус комара вызывает не зуд, а напротив, невероятно приятен…
Шутка. Я хотел, чтобы Мария оставила очки, перестала нервничать, мне не нравится, когда рядом слишком нервничают, я, к сожалению, не умею шутить и сглаживать обстановку.
– Уистлера, Штайнера, Дель Рея пьют ненасытные комары Эридана, и с каждым укусом волны невыносимого блаженства возносят их выше, выше, к облачным берегам Ахерона. Ты развеселил меня, Ян, ха-ха.