Сорока на виселице
Шрифт:
Уистлер потер кулаками глаза.
– Плохо выглядите, Уистлер. Вы что, совсем не спите?
– Как спать, когда комары?! Кусали меня всю ночь, не думал, что они так высоко залетают. Ян, что-то можно придумать от комаров? Отпугиватель или выключатель, что-нибудь из вашего арсенала… это поразительно, мы летаем к звездам, а нас грызут комары… Я буду жаловаться в Совет…
– Откуда здесь комары? – спросила Мария. – Разве…
Штайнер махнул рукой.
– Инженер биологического карантина сбежал в первый же месяц, –
На стене на длинной вешалке из полированной латуни висела теплая одежда: несколько полушубков и шапок, под ними стояли валенки. Я предложил одеться теплее, но все почему-то отказались. Я бы не отказался, но предпочел остаться с компанией. Мы двинулись дальше и через минуту вышли на галерею.
– То, что Сойер полагал потоком Юнга, есть лишь его предчувствие, – Уистлер указал на актуатор. – Преддыхание. Шепот, манящий в дорогу, мы слышим его тысячелетиями… Нет, Дель Рей не был первым, далеко не первым, мы честно и долго пытались… Да, мы старались тысячелетиями, никто не может упрекнуть нас в бездействии. Строили башни, ждали потопа, писали книги, жгли провидцев, все как полагается. Потом искусственный интеллект, потом звезды, потом мы здесь… Мы здесь, и вот это…
Похож на острый треугольный осколок обсидиановой вазы. Пурпурная глубина, замутненная чернилами каракатицы.
– Все-таки поразительно… – Уистлер зачерпнул ладонями снег. – Любая дорога выводит нас к Вавилонской башне…
Штайнер молчал. Здесь везде лежал снег.
– Я все-таки не понимаю. – Мария старалась держаться подальше от инерционного поля. – Ты утверждаешь, что… Что всякий путь бессмыслен?
– Каждая дорога, без исключений, – повторил Уистлер, не услышав вопрос. – Каждая! Разве не понятно, что я хочу сказать?
– Нет, – упрямо произнесла Мария. – Не всем понятно. Не все здесь синхронные физики.
Уистлер слепил снежок. Штайнер делал вид, что устал, что ему скучно, но это было не так.
– Я примерно догадываюсь, что он подразумевает, – сказал Штайнер. – «Автор, где ты, где ты?», вот что. Четко сформулировать ему стыдно – все-таки мы ученые, поэтому почтенная публика наблюдает неуклюжие упражнения в майевтике и целлюлозные истерики. У вас, часом, ладони не чешутся?
Уистлер вызывающе почесал ладони.
– Штайнер, общество Кассини на вас пагубно воздействует, – ответил он. – Как и на всех остальных, впрочем, я уже заметил. Вы, Штайнер, сам становитесь истеричкой. А скоро станете и стигматиком. Гоните Кассини с планеты! Он смутит вашу веру, выпьет ваш желудочный сок, выгрызет нежные хрящи души вашей, сгложет тонкие кости, смятение будет вам имя, уж я-то его знаю! Вы уже сомневаетесь, я вижу это в ваших глазах!
– А я говорила, – шепнула Мария.
– Здесь имеется в виду научная убежденность, –
– Квантовый сюрреализм.
Уистлер швырнул снежок в сторону актуатора. Снежок разбился об инерционное поле, рассыпался искрящейся пылью.
– Холодно… – Мария подышала в ладони.
Уистлер достал зажигалку, добыл огонь и подал его Марии.
– Настоящее тепло, – прокомментировал Штайнер. – Синхронные физики любят все подлинное. И необычное…
Мария задержала руки над огнем. Штайнер рассказывал:
– Сонбати собирал механические часы и конструировал кинетические манки для земляных червей. Афанасьев мастерил электронные клавесины и довольно искусно на них музицировал. Каттлер коллекционировал гири…
– Гири? – переспросила Мария.
– Гири. Это такие металлические шары с рукоятками, их использовали в торговом деле, а также для физических упражнений. Александр Каттлер коллекционировал гири и реконструировал комплекс упражнений, а Афанасьев увлекался…
Зажигалка нагрелась, Уистлер ойкнул и уронил, зажигалка с шипеньем погрузилась в снег, Уистлер принялся ее искать. Мария стала помогать, нашла зажигалку, протянула Уистлеру.
– Я словно видел это… – сказал он. – Это уже было…
Они замерли.
– Это было, – согласилась Мария.
– Крыло ангела, – пояснил я. – Ориген считал, что между событием и нашим восприятием события предусмотрен некий зазор, равный крылу ангела и существующий для того, чтобы ангелы успевали исправлять происки бесов. Но ангелы не всемогущи, иногда они запаздывают, и тогда на секунду мы видим подлинный, не исправленный светом мир.
Уистлер взял зажигалку.
– Красиво, – сказала Мария. – Про крыло. Но тогда получается наоборот…
Уистлер чиркнул зажигалкой.
– Ограниченность скорости света подмечали еще древние, – заметил Штайнер. – Разумеется, в рамках натурфилософии объяснить этот феномен они не могли, но уже в христианские времена появилась возможность оправдать явные нестыковки…
Уистлер проверял зажигалку, огонь не появлялся.
– Снегом, наверное, забилась, – предположил Шуйский. – Пойдемте, дальше видно гораздо лучше.
Мы отправились дальше. Уистлер крутил колесико зажигалки, но добывал лишь дымок и искры.
Торнадо. Внезапно окаменевший торнадо. Похож. Чуть сужающаяся книзу воронка, косая, черная.
Уистлер спрятал зажигалку в карман, открыл книгу и достал из нее остроносую бумажную птицу, дунул ей в хвост и запустил вдоль галереи. Я думал, птица полетит, бумажные птицы, что складывал отец, прекрасно летали, но случилось иначе – самолет не пролетел и метра, упал на бетон, словно был сложен не из бумаги, а из тонкого свинцового листа.
– Так… – хмыкнула Мария.
– Паденье есть финал, исчисленный всему: царю, солдату, мудрецу, звезде, плоду и миру…