Сорока на виселице
Шрифт:
– У меня всегда хорошее настроение, – сказал Шуйский. – Я один из миллиардов счастливых людей.
– И чем же конкретно вы счастливы? – спросил Кассини. – Впрочем, можете не отвечать, я представляю в общих чертах.
Планета Х. Где-то на границе освоенной Галактики, в дальних рукавах спирали. Планета вечных медведей. Летающих жирафов. Малодушного искусственного интеллекта, который не покончил с собой, осознав невеселые перспективы вечности in vitro, остался жив. Место изгнания безумных изобретений и сомнительных книг, ненаписанных книг.
– А с меня на сегодня хватит. – Кассини с грохотом отодвинулся от стола. – Эта фантасмагория перестает быть остроумной… Штайнер, ты собираешься выполнять распоряжение Совета? Где Большое Жюри?! Что здесь происходит?! Не пора ли поставить точку в этой дикой истории?!
Шайнер молчал. Облака на горизонте темнели, собираясь в грозу. Я не хотел ставить точку, мне здесь нравилось.
– Где «Поллукс»? Где «Нассау Рей»? Почему у тебя «Тощий Дрозд» стоит с демонтированными вычислителями?!
– Ты же знаешь, вычислителям нужна профилактика…
– Профилактика?!
Кассини вскочил, потревожив стол, сифон потерял равновесие, качнулся, я успел его подхватить.
– Какая профилактика, Штайнер?! На профилактику уходит максимум три дня, сколько мы уже здесь?!
Кассини обратился ко мне.
– Не три дня, – ответил я.
Я попытался сосчитать, сколько именно, насчет количества дней у меня уверенности не было…
– Мы здесь не три дня! И я почти никого здесь не видел! А сегодня ночью к моему номеру подбросили дохлую крысу!
– Почему именно подбросили? – спросил Штайнер. – Не исключено, что она сама пришла…
– И околела именно у меня под дверью? Согласись, это еще более невероятно, чем «сама пришла»…
– Это, скорее всего, Барсик, – сказал я.
– Это Барсик! – все-таки Кассини не удержался и передразнил. – Барсик! Теперь мне гораздо легче… Знаете, в достославные времена, примерно в те, по которым так тоскует маэстро Штайнер, существовало множество забав с дохлой крысой. Крысу привязывали на веревочку, раскручивали над головой и метали на дальность. Или кидали друг в друга, используя вместо мяча. Или устраивали над дверью, и когда кто-нибудь выходил, крыса падала ему на голову. Ну а подложить дохлую крысу в портфель недругу… Нестареющая классика. Я рад что молодые ученые Земли чтят заветы предков, судьба планеты в надежных руках…
Все-таки Кассини действительно энциклопедист.
– Думаю, в мыслях у Барсика не было ничего дурного, – сказал я. – Он увидел крысу, погибшую от сторонних причин, и в знак признательности принес ее вам.
Шуйский сдержанно смеялся.
– Ян, вам пора отсюда бежать, – посоветовал Кассини. – Пребывание в этой компании действует на вас деструктивно. Оно на любого действует деструктивно, даже на меня… Скоро вы начнете видеть систему там, где ее нет, а потом надумаете записаться в синхронные физики. Это путь в края безнадежности и тоски. У тебя в хозяйстве завелись
– Здесь нет крыс, – ответил Штайнер.
– Крысы теперь везде, – сказал Кассини. – Крысы везде. На сегодня с меня хватит крыс, я ухожу… В свою дремучую конуру.
– Не переживай, друг, я заблаговременно привяжу тебя к бочке, – пообещал Штайнер.
– Привяжи прежде себя.
– Я с детства привязан.
Кассини направился прочь, в конференц-зал вошел Уистлер. Кассини сделал несколько шагов ему навстречу, остановился. Уистлер театрально поклонился и шаркнул ножкой, обогнул Кассини, направился к столу.
– А вот и наш маэстро! – объявил Кассини. – А мы уж не чаяли, а тут такое неимоверное… Там снег, случаем, не пошел?
Уистлер сел на место Кассини, отобрал у меня сифон, наполнил стакан газировкой и быстро выпил.
– Если что, крысу подложил не я, – сказал Уистлер. – И не Барсик, он их терпеть не может. Могу предположить, что крыса бежала по коридору по важным делам и случайно оказалась возле номера Кассини. Из него исходили мощные скептические флюиды, и крыса неожиданно для себя самой преставилась. От безнадежности.
– Сегодня прекрасная погода, – произнес Штайнер. – Осень, думаю, еще не скоро.
Шуйский оставался красным. Есть такие люди, краснеют быстро, потом полдня красными ходят. Особенности сосудов. Кассини что-то хотел сказать, но передумал и окончательно удалился.
– На самом деле мы все давно привязаны к бочкам. – Уистлер подтянул плетенку с сухарями и стал грызть.
Бессмертие – пугающая вещь.
Я подумал, что Уистлер прав – Барсик не мог притащить убитую крысу, хотя бы в силу того, что не смог бы ее убить. А если бы он нашел крысу… Почему именно Кассини?
– Ян, ты хорошо себя чувствуешь? – спросил Уистлер.
– Не знаю. Пожалуй, слегка…
– Эпиактивность. – Уистлер жевал сухари. – В голове словно пружины скручиваются. Меня преследует с момента приземления… Я не могу формулировать и концентрироваться… Но могу описать. Словно все исчезло. Земля, колонии, космос, там, за стенами, нет ничего… О чем вы говорили без меня?
– О медведях.
Шуйский подавился, закашлялся и приложил ко лбу сифон. Шуйскому отчего-то было стыдно, его словно уличили во лжи, и теперь он раздумывал, стоит ли доказывать свою правоту или смириться.
Надо спуститься в библиотеку и поискать. Что, если нет никакого «Ксенобиотика»? Кассини мог придумать рассказ, просто для того, чтобы поспорить. Разогреться в ожидании Уистлера. Выставить Шуйского дураком. Или.
– О медведях, понятно. Кстати, Барсик опять сбежал… Или я это говорил? Не важно. Вас никогда не удручала дискретность бытия? Я объясню. Я – физик, я должен заниматься физикой, я ею занимаюсь. Но потом мы летим на «Дрозде», и я не занимаюсь физикой, происходит прерывание. Потом мы прилетаем на Реген, я должен заниматься физикой – где еще, если не здесь, однако опять прерывание…