Сорока на виселице
Шрифт:
– Как что? Мы начнем осваивать Вселенную, мы встретим…
– А если нет? – спросил я.
Мария подобрала деталь, похожую на двойную спираль.
– А если и дальше… никого? Сейчас они объясняют это малым молчанием, чем будут объяснять потом?
– Спроси это у Кассини. Он наверняка расскажет. Давай…
Мария запустила спираль вслед арматуре, закинула на плечи ранец.
– Давай лучше искать вход. – Мария подтянула ремни ранца.
– Вряд ли вход далеко от стартового стола, – заметил я. – Где-то
Я угадал, вход оказался рядом, его не завалило, края затянуло мхом, отчего вход стал похож на вялый сомовий рот. И холод, снизу тянуло холодом и сырым бетоном. Мария медлила, я поймал лампу, запустил вниз.
Лестница. Площадка. Лифт. Мох. Лампа вернулась к Марии.
Мария раздумывала.
– Ты уверена?
Лифт не работал, спускались по лестнице.
– Если мы встретим других, это будет смешно, – сказала Мария.
Природа проросла в глубь старого института, два уровня мы шагали по сырому мху, упругому, пружинившему под ногами, я первый, Мария следом. Шаровой фонарь предупредительно опережал нас, освещая погружение, хотя мне казалось, что и без фонаря светло, стены.
– Если мы не встретим других, это будет ужасно, – сказала Мария.
– Не знаю… Одиночество – хребет нашей цивилизации, мы никогда не жили с кем-то, мы привыкли. Нужен ли нам брат? Младший брат станет испытанием, искушение взять его под крыло… ему слишком сложно противостоять. Если же брат окажется старшим… это удар страшнее… Жизнь с оглядкой. Любой поступок, любой успех, любое поражение будут рассматриваться через призму наличия чужих.
– Опасные мысли, – заметила Мария.
– Я знаю.
– Опасные мысли, – повторила Мария. – А тебе не кажется, что отсутствие братьев… весьма подозрительно?
– Это кажется подозрительным последние триста лет. И первая мысль – что, если они не отсутствуют?
– Хватит, хватит! – потребовала Мария. – Мне этого в школе хватило, еще и здесь… Давай лучше про тупик.
– Тупик – это не всегда отсутствие пути, – сказал я. – Иногда это слишком много путей…
– Нет, про тупик достаточно! – перебила Мария. – Поразительно! Что бы мы ни сказали, что бы мы ни подумали, все сказано, все подумано, все превратилось в банальность еще сто лет назад…
Гораздо раньше. Лампа стала ярче, контуры ее расплылись, я подумал, что она напоминает шаровую молнию. Есть ли общество любителей шаровых молний?
– Гораздо раньше, – продолжала Мария. – Я слышала, вчера Уистлер… Опять с ним что-то приключилось?
Мария шагала за мной, стараясь ступать в след, я не оглядывался, но знал это.
– Недомогание… да, пожалуй… Выпали зубы.
– Что?
– Сломались зубы, – повторил я. – Он положил их в пузырек и теперь носит на шее. На веревочке.
Мария хмыкнула.
– Многие носят зубы на веревочке… я здесь ничему не удивляюсь… А зубы… Это
– Вряд ли… Наверное, переутомление.
– От переутомления выпадают зубы? – Мария послала лампу вперед.
Я не знал, от чего вообще выпадают зубы.
– От вектора точно не выпадают, – сказала Мария. – Как он?
Мох стал тоньше, но плотнее, а через уровень исчез вовсе. Лестница, покрытая бетонной крошкой, уходила вниз. Здесь цементом пахло сильнее.
– С утра работал, – ответил я. – Лежал на диване, писал карандашом. Доктор Уэзерс говорит, что клеточная терапия помогает.
– Над чем работал?
– Заметки. Свободные размышления…
– О чем?
– О старении лестниц, кажется, – ответил я.
– Старение лестниц? – спросила Мария.
Я услышал, что она улыбнулась.
– Что-то вроде. Это как-то относится к синхронной физике?
– Кто его знает… И как стареют лестницы?
Кажется, она об этом задумалась.
– Лестницы стареют с середины, – ответил я.
Это действительно так. Большинство людей выбирают для подъема середину, поэтому она изнашивается быстрее.
– Смотри, Ян!
План уровня, план сектора, понятный, со стрелками, цветовыми обозначениями, пиктограммами, забавные человечки суетились на схеме.
– Старая школа, – заметила Мария. – Все понятно, куда идти, как… Почему у нас все непонятно?
Объем обозначен «V», судя по схеме, до него недалеко, спуститься на пятнадцать уровней, затем свернуть на галерею.
– Как мы удачно… – Мария постучала пальцем по схеме. – Не придется блуждать в этих катакомбах…
Пятнадцать уровней, я не сомневался, что Мария намерена оценить Объем. И хранилище, какой библиотекарь устоит перед хранилищем?
Мы продолжили схождение.
– Современная архитектура ойкумены – это чистое издевательство, – рассуждала Мария. – Зачем в моем номере с потолка свисает какая-то елка? Зачем стены каждый день то ближе, то дальше? Это насмешка над человеком и здравым смыслом. Архитектура – застывшая музыка, но я не слышу музыки, я слышу скрежет и вой.
– Возможно, в этом кроется нечто иное, – сказал я.
– Что значит «иное»?
Мы спускались по лестнице.
Дело тут вовсе не в здравом смысле. Раньше человек придумывал и делал машины, а значит, находился вовне по отношению к этим машинам. Поэтому даже внутри, например, звездолета «Тощий дрозд» человек всегда знает, куда следует идти: мостик наверху, трюм внизу, реактор и привод в корме, между ними лифты и лестницы, палуба с навигационными системами. Порядок.
Лестница менялась. Перекашивалась, сжималась, ступени топорщились сломанным бетоном, некоторые и вовсе отсутствовали, так что приходилось прыгать. Небезопасный спуск, если стены сложатся… выбраться будет непросто.