Сорока на виселице
Шрифт:
– Ты думаешь? Хотя ты прав, небесполезный поход. Я кое-что нашла.
Мария открыла замки, откинула крышку ранца.
– На лестнице, когда началась пыль. Откуда-то вывалилась…
Тетрадь.
– И что в ней?
Мария открыла.
– Дома почитаю… Кто-то вел записи…
Мария дунула на страницу. Пыль.
– Я думаю… Вдруг что интересное…
Над горизонтом показалась черная точка, со стороны юга. Штайнер проницательней, чем я предполагал.
– Я говорил, найдут быстро. Жаль, поход нам не помешал бы…
Ховер
– Поход потом… А вот со Штайнером пора поговорить…
Мария сердилась.
Ховер опустился на крышу, откинулся фонарь, из машины показался Уистлер.
– Все понятно, – брезгливо сощурилась Мария. – Как могло быть иначе, кто бы сомневался…
Уистлер, перешагивая через обломки, подошел, выглядел нездорово, лицо правой частью слегка опухло, не выспался.
– Привет, друзья! Вы, как погляжу, вовсю развлекаетесь без меня.
Бодро.
– Привет, – сказал я.
Стоит поговорить. Шутки шутками, но границы… не стоит забывать.
– Как ты нас нашел? – строго спросила Мария.
– Я использовал мозг, – зевнул Уистлер.
– Правда? – не удержалась Мария.
– Разумеется, не полностью, всего полтора процента, но, чтобы вас найти, этого хватило с избытком. Я проснулся…
Уистлер проснулся, записал странные мысли, поговорил со мной, пообедал, решил прогуляться, но ни меня, ни Марии в номерах уже не застал, поэтому не утерпел и отправился в эллинг.
Едва Уистлер вошел в эллинг, как увидел ховер, опускающийся на стартовый стол. В ховере никого, но Уистлер проверил координаты по логу.
– Могу поспорить, Ян, это была не твоя идея – отправиться в развалины, – улыбнулся Уистлер. – Развалины – это по части барышень… барышни, руины, хризантема и зонт, тайны старого штангенциркуля… – не удержался, в свою очередь, Уистлер.
– Идиот, – констатировала Мария. – Впрочем, как все синхронные физики.
Мария секунду раздумывала – не влепить ли Уистлеру классическую оплеуху, так наверняка поступали многие героини книг о неудачах синхронной физики, но все-таки Мария воздержалась, возможно, ее смутил присутствием я.
– Идиот, – утвердительно повторила Мария.
Мария направилась к ховеру.
– Давай поспорим, что не улетит, – предложил Уистлер.
– А на самом деле? – спросил я.
Уистлер рассказал. Что он проснулся, и ему в голову неожиданно явились мысли, он их записал, в последнее время он записывает все затейливые мысли, потом заглянул я, и Уистлер поговорил со мной, после немного поспал, и сны ему приснились странные, он решил их обсудить, отправился в библиотеку, там никого, отправился в столовую, там Кассини и Штайнер едят кашу и, как всегда, ругаются, поспешил ко мне – пусто, и у Марии пусто, тогда он сразу понял, где мы можем быть.
Задействовал полтора процента своего мозга и выбрал старый Институт.
– Как наш ховер вернулся в эллинг Института? – спросил я.
Мария забралась в кокпит, захлопнула фонарь.
–
– Разве это возможно?
– Ты забыл, где находишься, – улыбнулся Уистлер. – Это же Реген. Здесь нельзя доверять даже технике. Ну или…
– Что?
– Или кто-то из вас ввел в автопилот программу возвращения.
– Для чего? Я не вводил… Мария? Так она еле с управлением справляется…
– Это, конечно, ужасно… – ухмыльнулся Уистлер. – А я всегда думал…
Он замолчал, скривился, Уистлер пощупал правый бок, ребра.
– А ты сам… Как ты себя чувствуешь? – спросил я. – После вчерашнего?
– Хорошо, как всегда, хорошо, немного… вспышка в глазу, словно там вертится маленькая молния, бах-бах-бах…
– Это может быть ушиб сетчатки. Или разрыв. Лучше провести тесты. Если действительно разрыв, потребуется молекулярная терапия… А зубы?
– Какие зубы? – спросил Уистлер.
– Ты сломал… вчера зубы.
Уистлер улыбнулся.
Зубы на месте.
– Но я…
Не могли же они вырасти за ночь, молекулярная терапия не работает так быстро, Уэзерс бы провозился несколько дней.
– Мне тоже здесь снится всякая дрянь, – сказал Уистлер. – Жуки с изумрудами в брюхе, стулья, мраморные скамейки, римский источник… Источник – это самое лучшее, что мне снится.
– Но остальные ведь видели… Кассини…
Уистлер перебил.
– Это полярный день, – Уистлер указал пальцем вверх, в неровную светлую прореху в облаках. – Здесь полярный день особенно… невыносим, про это рассказывали многие. Причина в том, что спектр Реи отличается от спектра Солнца. Визуально это неразличимо, но излучение оказывает влияние на психику… У всех по-разному.
– По-разному – это как?
Уистлер щурился в сторону ховера.
– Галлюцинации. Как правило, зрительные… но случаются и слуховые, и обонятельные. Потеря ориентации в пространстве, краткосрочные амнезии, психосоматические расстройства, широкий спектр аберраций. Воздействие усиливается в полярный день… Насколько я знаю, ты работал на Путоране? Значит, ты должен легко переносить полярный день, все же они не окончательно бестолковы…
– Кто? – не понял я.
Уистлер не услышал, пожалуй.
– Видишь ли, человек не может сразу прилететь на Реген, требуется поэтапная адаптация, – сказал он. – Месяц на Кесслере, месяц на Дите и только потом система Реи.
Или услышал.
Мария продолжала сидеть в ховере. Может, она спала.
– Я не был на Дите… и не был на Кесслере, я сюда сразу с Земли… И Мария…
Мы встретились в терминале Лунной базы.
– Мария с Земли, – Уистлер посмотрел в сторону ховера и понюхал воздух. – Звучит как романс… У тех, кто бывал на Регене, вырабатывается своеобразный иммунитет. У Штайнера, например. Им не нужна длительная адаптация.