Совершенно несекретно
Шрифт:
После совещания во время обеда подошел ко мне Николай, мой прикрепленный, и сообщил, что меня срочно вызывает Руслан Имранович.
После обеда я позвонил Руслану Имрановичу:
— Вызывали?
— Да. Зайдите.
У него находилась группа из Ульяновска, и разговор шел о том, чтобы помочь в строительстве новых самолетов дополнительными кредитами для пополнения оборотных средств. Положение с гражданской авиацией действительно с каждым днем ухудшалось: это касалось и ее финансирования, и
Когда мы остались с Хасбулатовым вдвоем, я попросил его подписать распоряжение о поездке депутатов в Абхазию. Он внимательно просмотрел весь список, пробежал глазами само распоряжение, ничего не спросил, подписал, а потом обратился ко мне с двумя претензиями.
Первая:
— Что за совещание вы проводили у себя по алмазам и почему предварительно не посоветовались со мной?
Сдержанно объясняю, что совещание проходило в соответствии с постановлением президиума в порядке подготовки к сессии Верховного Совета.
— Но вы все равно должны были доложить мне о происходящем и до, и после совещания. Пожалуйста, подготовьте материалы и ознакомьте меня с тем, о чем там у вас шла речь.
— Хорошо. — Я крепко держал себя в руках.
Вторая претензия:
— Вы звонили в юридический отдел по поводу «Известий» — ну, так что вам там неясно? Вы со мной поговорите, вы здесь посоветуйтесь, прежде чем такие дела делать.
Я возразил, что как депутат имею право на любой запрос обо всем, вызывающем у меня интерес.
— Имеете право, имеете. Но почему бы сначала ко мне не заглянуть? — гнул свое Хасбулатов..
Спокойно отвергаю такое «пожелание» председателя, пояснив, что не считаю нужным с кем-либо советоваться по вопросу, о существовании которого узнал не из служебной записки, а из печати.
— Вы же меня не уведомили о том, что предпринимаете какие-то шаги против «Известий». Я увидел сообщение в газетах и, конечно, встревожился не на шутку, потому что это прямое нарушение закона с нашей стороны.
— Ну какое же это нарушение закона? Мы с вами просто-напросто должны выполнить постановление Верховного Совета.
— Да, но не такими методами.
— Ну смотрите, Сергей Александрович, смотрите. А вообще-то я вас прошу впредь советоваться со мной. А еще лучше, если бы мы с вами как-нибудь запросто, накоротке поговорили.
Я, пожав плечами, ответил, что готов к разговору.
Но откуда возникла вторая претензия? Я действительно звонил Ф.Х.Табиеву, председателю Фонда госимущества, перед совещанием:
— Фихрат Хаджимурзаевич, вышло ваше распоряжение о передаче газеты «Известия» полностью под начало Верховного Совета и его председателя.
Табиев пустился в долгие объяснения того, что газета, дескать, наша собственность. Я заметил ему, что если это и впрямь «наша собственность», то она тогда должна числиться в описи той ликвидационной комиссии, которая принимала собственность Верховного Совета СССР в собственность Верховного Совета России. Должна, но не числится.
Он опять ударился в пространные объяснения, но тут я извинился и пообещал перезвонить ему позже. А сам утром справился в юридическом отделе у Роберта Макаровича Цивилева, какие основания имелись у
Фонда имущества Верховного Совета принимать такое решение. Он подтвердил мои предположения:
— Да никаких у фонда оснований для этого не было, и юридически он, конечно, не прав.
А ведь действительно, по закону Госкомимущество является единственным распорядителем федеральной собственности.
Все так, но тем не менее Хасбулатову каждый мой шаг становился каким-то образом тотчас же известен. Было совершенно очевидно, что и бумаги мои в общем отделе ксерокопируют тайком от меня и кладут на председательский стол.
А потом мне стало совсем грустно: то ли прослушивать начали, то ли какая-то система сыска заработала. Противно все это, — а еще взялись построить правовое, демократическое государство! Даже сегодня комментировать ту ситуацию нет желания, да и необходимости — тоже. И без того все ясно.
Вечером — хасбулатовский звонок мне домой:
— Сергей Александрович, завтра улетаю, вы, наверное, знаете об этом?
— Да, знаю, Руслан Имранович.
— Вы остаетесь на хозяйстве за меня, но прошу вас никаких серьезных решений самостоятельно не принимать. И не устраивать совещаний наподобие того, которое вы только что провели по алмазам. Надо друг с другом обо всем предварительно советоваться. Пожалуйста, звоните мне в любое время, докладывайте, как идут дела, и советуйтесь перед тем, как сделать какой-нибудь шаг. Все будет у нас хорошо, я ведь от вас не отмахиваюсь, когда вы ко мне обращаетесь. Поэтому звоните, Сергей Александрович, звоните.
Конечно, я заметил, что сотрудники аппарата, за редким исключением, перестали ко мне заходить, перестали обращаться с вопросами — вероятно, боялись контактов со мной. Вот он, бывший советский аппарат, которому я еще недавно пытался привить новые подходы к жизни и работе, аппарат, который, казалось мне поначалу, ощутил вкус к творческому труду. А сейчас он опять в страхе затаился. И опять его толкают на ложь и предательство, опять пытаются превратить в лакея. Когда же мы будем иметь свою законопослушную и законом защищенную государственную службу?