Совьетика
Шрифт:
Но в целом, тогда – в самом конце 80-х, после моей первой поездки в Голландию – наступил короткий период в моей жизни, которого я теперь неимоверно стыжусь. Ибо ни до, ни после него подобной слепотой я не страдала. Я ищу этому обьяснений – и не нахожу. Может быть, все дело в том, что ставши студенткой, я открыла для себя, что не существующий официально в нашей стране расизм на деле процветает, особенно в Москве, пышным цветом? Когда я встречалась со своим однокурсником, студентом из Эфиопии, вне стен института, мы на московских улицах подвергались такому остракизму, какому могли бы позавидовать южноафриканские сторонники «чистоты
Мне тогда невдомек ещё было, что «не все то золото, что блестит». Что на самом деле в душе тех самых, таких «цивилизованных» голландцев бушуют совершенно дикие расистские предрассудки, которые вырвутся наконец наружу после того, как правый голландский политик Пим Фортаун наконец-то скажет вслух все то, что они все это время думали. Одним словом, я пыталась тогда убедить Лешку, что «там» – «цивилизация», а он – совершенно справедливо – указывал мне на преимущества социализма, которые мы все тогда считали чем.-то само собой разумеющимся, вроде воздуха. Может быть, поэтому Лешкины письма и казались мне тогда скучными и пресными, как выступления на партийных съездах наших ведущих идеологов. …
Честно говоря, я тогда была человеком довольно противным. Во-первых , я была тем, что один из писателей-антирасистов ЮАР определил как «до отвращения прогрессивная». Считавшая, что каждый прогрессивный человек, например, просто обязан вступит в брак с человеком другой национальности – ибо только межнациональные браки- шаг в будущее. Не задумываясь над тем, что реальная жизнь не подпадает под теоретические изложения, и что ты можешь влюбиться в одной с тобой крови революционного твоего соседа, а далекий идеал может оказаться вовсе не революционером, каким он, по-твоему, должен быть уже по самой своей национальной принадлежности к угнетенному народу, а самым что ни на есть злобным маленьким буржуа….
Когда Лешка женился на корейской девушке, с которой они познакомились когда вместе играли в шахматы, мне было трудно скрыть свое разочарование. Как все наши «западники», я высмеивала в тот короткий период своей жизни все простое, все человеческое. Даже то, как Лешка залез на фонарный столб, чтобы поближе рассмотреть лицо новорожденного своего первенца в окне роддома. «Не думала, что отцовские инстинкты такие сильные!» – написала я ему. «Инстинкты – это у животных, а я вроде как человек!» – обиделся Лешка.
Однако прошло совсем немного времени – и «столы перевернулись»Ь. Теперь уже я успела оценить и понять все то, что мы с такой стремительной скоростью теряли, а «просвещенный» перестройщиками Лешка только-только начал ужасаться тому, « в какой тоталитарной стране мы живем». В своем открытии этого он был похож на ребенка, которого взяли за шиворот, вытащили посреди ночи из теплой его постельки и вытолкали на улицу, под проливной дождь со снегом, в одной пижамке, приговаривая при этом ему, спосонья плохо соображающему, что творится, и где он находится: «Посмотри, в каком ужасном доме ты живешь!»
В свое время мы с ним много спорили о национализме. Я не могла понять, почему казахцкая молодежь начала погромы после того, как первым секретарем ЦК компартии там сделали русского. «Мне, например, было бы все равно, если бы нашей
Его друзья начали разьезжаться из страны ещё до этого. Потянулись в Россию
русские и украинцы…. Но больше всего его потряс отьезд «на историческую родину» его лучшего друга – грека Кости, никогда в Греции до этого не бывавшего и даже не говорящего по-гречески. «Как он мог??! Как мог он покинуть Родину, которая его воспитала и дала ему все?»- в возмущении писал он мне о Косте.
Однако не прошло и двух лет, как от этого Лешкиного возмущения не осталось и следа. Теперь он вдруг Костю «прекрасно понимал». И сам бы, кажется, уехал, – было бы только куда.
Развал Советского Союза стал для Лешки тем, что можно определить как «не было бы счастья, да несчастье помогло» : если попасть в сборную СССР многим его воспитанникам и не снилось, то теперь, в независимом Казахстане, они становились чемпионами, а Лешка впервые начал «разъезжать по заграницам». И пошло-поехало… «Побывал в Тайване.. Вот это красота! Почему мы не живем так?»
Этот совершенно неожиданный для меня Лешкин антисоветизм – как гром с ясного неба- поразил меня в самое сердце. Он не шел в сравнение с моей предшествовавшей достаточно мягкой критикой, ибо против основ социализма я никогда, даже в самый разгар периода моих заблуждений, не выступала. Как ни пыталась я рассказать ему о западной реальности теперь, когда я сама уже узнала Запад получше, чем за два месяца «турпоездки» без проблем и обязанностей, он меня не слушал. Он повторял все те же ошибки, через которые прошла уже я – и даже шел дальше. Напролом и не оглядываясь.
И дело-то как раз в том, что даже если бы ему объяснили, почему именно мы не живем – и никогда не будем жить!- так, как живут в Голландии или «на Тайване», он не стал бы даже и слушать. Дело было не в аргументах. А в том, что определяется названием глупой поп-песенки о раках с пивом – «Хочу!!!» Хочу – и все тут. Вот тебе и весь сказ!
Он начал всерьез задумываться об иммиграции в Южную Корею. Нет, это был вовсе не зов предков – иначе почему бы ему не поехать в КНДР? Он не задумывался даже над тем, сможет ли он ужиться в стране с совершенно другой культурой, чем та, в которой он родился и провел всю свою жизнь. Перед глазами у него стояли разноцветные витрины тайваньских магазинов…
Разноцветными виртинами Казахстан теперь, правда, наверное, тоже не удивишь. Так же, как не удивишь его и присутствием на его улицах сегодня чужеземных, натовских солдат, отрабатывающих там, как покорять другие азиатские народы, живущие в похожих природных условиях…
«Почти 200 британских солдат совместно с казахской армией проходят учения в этой стране,» – радостно сообщает Би-Би-Си. – « Труднопроходимая, песчаная территория Казахстана, с его жаркой погодой, считается идеальным местом для подготовки к военным операциям в странах Персидского залива. Офицер Тони Скотт в интервью заявил: « Здесь много песка, здесь трудно, а недавние наши операции как раз проходили при жаркой погоде, так что это хорошо – привыкнуть заранее к подобного рода вещам.»