Совьетика
Шрифт:
А еще – он был верующим и каждое воскресенье обязательно ходил в местную католическую церковь. Но, в отличие от многих мне знакомых верующих как в Ирландии, так и в России (в Голландии это анахронизм), свое видение мира он никому не пытался навязать.
Сеньор Артуро был единственным, кто слушал мои рассказы о Советском Союзе без предубеждений и даже с симпатией. Он искренне пытался разобраться, что у нас происходит, и даже с ходу понял то, чего не мог понять никто из голландцев: почему мы не любим Горбачева. Голландцы обычно говорили: «Ах, ребята, да вы дайте ему только довести до конца то, что он задумал…»…
В моем детстве была такая песня – может, слышали? «Комсомольцы – беспокойные сердца, комсомольцы все доводят до конца…» Моя мама еще в то время говорила, что как только тогдашние комсомольцы войдут наконец
Сонни не интересовался политикой. Но я была готова простить ему даже это! В конце концов, «люди разные нужны, люди разные важны». Его стихией были точные науки. Я в тот момент уже так его полюбила, что это меня не беспокоило. Как же можно было не полюбить его, если он прошел через огонь, воду и медные трубы только для того, чтобы нам с ним быть вместе? Сонни был чистый душой, как ребенок. Правильный, хороший мальчик. Он не пил, не курил и не шатался по дискотекам. Он сидел за компьютером или что-нибудь паял.
Будущее рисовалось радужным. Мы оба будем работать. Я получу еще какое-нибудь местное образование (историки-марксисты вряд ли пользуются большим спросом на бирже труда!). Мы уедем к нему на родину. (Я же видела, как он любит свой остров!) и будем там вместе строить новую жизнь – не только для себя, но и для всех островитян. Остальное рисовалось смутно: какие-то белозубые улыбки и радостные лица из реклам (голова моя уже начинала ею засоряться, и как- то подспудно верилось, что такая жизнь, как показывают в рекламе, на самом деле существует где-то, и ею можно зажить, стоит только постараться. Зажить ею не подразумевало приобретение той или иной вещи – а просто обретение такой атмосферы, как в рекламных роликах: веселой, красивой и счастливой… Боже мой, какими же мы были глупыми!
Наше с Сонни материальное положение оставалось тяжелым, но я знала, что выхожу замуж за студента, и была готова затянуть поясок. Скорее бы у меня было это проклятое разрешение на работу – и я буду вкалывать днем и ночью! Ведь я не белоручка!
Сонни несколько раз порывался начать работать, продолжая учиться – на фабриках, как uitzendkracht – чтобы хоть как-то облегчить нашу жизнь. Но это неминуемо означало, что у него будут трудности с учебой, а кроме того, подрабатывать студенту – без того, чтобы у него не начали вычитать из стипендии – тогда можно было очень немного. Надо было все время балансировать, чтобы не наработать лишнего. Иначе получалось, что ты работал бесплатно. Плюс даже uitzendwerk в Энсхеде было очень трудно найти. С удивлением вспоминала я, как наши ребята-студенты дома в советское время подрабатывали сколько получится, и никто и не думал у них за это из стипендии вычитать. А на все лето кто хотел вообще уезжал в стройотряд и зарабатывал там весьма приличные деньги. И ни разу наше государство не позарилось после этого на их стипендию.
Сонни чуть не бросил учебу из-за меня, но я ему этого сделать не позволила. Уж лучше временно отказаться от чтения книг…
Мне тоже очень хотелось работать, что-то делать – я просто изнывала, не имея такой возможности. Если бы у меня были в Энсхеде какие-то знакомые, можно бы было попробовать работать по-черному , но таких знакомых не было. Была у меня в этом городе еще одна подруга по переписке, – Эстер, студентка художественного училища, которая один раз как-то забежала к нам с Сонни летом. Но она обидела меня своими комментариями. У меня почти не было с собой летних вещей – ведь я уезжала из дома поздней осенью, – и я донашивала в Энсхеде старые Соннины брюки и свитера. Эстер прокомментировала, что мне не мешало бы обновить гардероб, что меня глубоко обидело. На какой планете вообще живут эти голландцы? Мне даже книги не на что читать, а она…
Нет ничего более разрушающего для духа, подрывающего твою веру в собственные силы и делающего тебя абсолютно безразличной к происходящему вокруг, чем быть безработной и чувствовать себя балластом для общества. Кажется, что в тебе просто не остается ничего человеческого.
Я с трудом дождалась сентября, хотя обычно ненавижу осень. Когда начались занятия на курсах голландского
В любую погоду, даже в проливной дождь, даже в почти ураганный ветер (и такое бывало!) ездила я в город на эти курсы на своем поржавевшем велосипеде – 8 км туда и 8 обратно. Учили нас прямо на голландском – учительница не говорила с нами ни на каких других языках с самого начала. Конни была пожилая уже и очень профессиональная женщина. Единственное, что мне было неприятно на ее уроках – это подборка материала. Например, она чуть ли не с гордостью продемонстрировала нам песню «Het werd zomer» , которая на мой вкус (и не одной только меня, а многих в нашей группе!) была обыкновенной заурядной пошлятиной. Конечно, голландская озабоченность физической стороной полового вопроса легендарна, и это составная часть голландского образа жизни, но это еще не значит, что подобные болезненные закидоны должны стать нормой для всего остального человечества. А голландцы, похоже, уверены, что именно так.
Поразительный парадокс – в русском языке даже нет слова для обозначения понятия «privacy» , которое так важно для голландцев, и тем не менее в нашей советской культуре оно глубоко уважалось. А в Голландии… о каком privacy вообще может идти речь, когда те же самые голландцы постоянно без всякого спроса суют тебе в нос интимные подробности собственных жизней?
“О вкусах не спорят, никто никому не указчик, кто любит арбуз, а кто- свиной хрящик». Ну так вот, я предпочитаю хрящикам всех сортов арбузы! И никакой голландец мне не указчик.
В группе было человек 20 – в основном политические беженцы и пара примкнувших к ним жен голландцев. Были два очень славных эфиопа, с которыми я сразу перебросилась фразами на амхарском:
– Ындемын нэх?
– Дэхна ноу, амесагеналлеш.
Жены – американка и израильтянка советского происхождения – чувствовали себя людьми первого сорта среди остальных. Она – Шурочка из Израиля – мне прямо так и сказала, открытым текстом:
– Пошла искать работу, а меня послали на какой-то мясокомбинат куриц общипывать. Там одни турки работают. А я ведь – жена голландца!
У меня глаза полезли на лоб. Ну и что?
«Очень гордится он белою кожей,
Вот и ночует на стуле в прихожей».
Когда я ее в первый раз увидела, я сразу подумала, что она – наша. Шурочка была маленькая, конопатая до самых ушей и довольно невзрачная с виду. Родители увезли ее из СССР когда ей было всего 3 годика (та самая «волна 70-х», о которой еще Высоцкий пел – про Мишку Штифмана). В Израиле папа разочаровался и стал православным (интересно, чего им не хватало в СССР? «Почирикать захотелось»?) Дома семья Шурочки говорила только по-русски. И говорила она сама хорошо, без акцента. А вот когда бралась писать по-русски, начинался тихий ужас. Шурочка никогда не ходила в русскую школу и писала все как слышит – без каких бы то ни было правил правописания… Со своим голландским мужем она познакомилась когда он служил в голландском контингенте войск ООН в Ливане. Сама Шурочка тоже отслужила в армии. Они неплохо жили в Израиле, у нее была хорошая работа, у ее мужа – «свой бизнес». Но вдруг решили сорваться с места и начать новую жизнь на его родине. Пока эта новая жизнь в основном била их ключом по голове. Работы не было – никакой. Ни для нее, ни для него. Жить у голландских родителей оказалось слишком тяжело («они на часах засекали, сколько минут я в душе проведу, представляешь!» – жаловалась мне Шурочка).
Был у нас на курсе еще один русскоязычный – сириец, отучившийся в Киеве. Он говорил по-русски даже еще получше Шурочки! Американка Ким была типичная американка – шумная и на любую фразу сразу отвечающая «А вот у нас в Америке…» – даже когда говорили вовсе не с ней. К американцам я испытывала чувство, близкое к жалости. «Все же не могут быть Карлсонами…» и «от некоторых людей нельзя требовать слишком многого»….
А еще у нас в группе один раз чуть не разразилась настоящая война! Когда каждый из нас должен был рассказывать о своей стране. Оказалось, что одна из наших турчанок – не турчанка, а жительница Курдистана. И когда другая, настоящая турчанка, начала рассказывать, как в Турции все прекрасно, а курдам просто мерещится дискриминация, то первая встала со своего места, и началось такое… Потом турецкую турчанку в срочном порядке перевели в другую группу.