Советская поэзия. Том второй

Коллектив авторов

РОЗОВОЕ МЫЛО

В цветной бумажке розовое мыло, Ты пахнешь чем-то очень дорогим, Ты пахнешь чем-то несказанно милым, Но чем же? Память, память, помоги! Чуть уловимый запах земляники, Едва заметный — ржи и васильков, И аромат лесных тропинок диких, И душный мед некошеных лугов, И — вместе все… Когда такое было? Но память вновь меня не подвела: Ты пахнешь детством, розовое мыло! Как позабыть об этом я смогла? …Была война. Дымы больших пожаров Не залетали в нашу глухомань, Но как-то в сельсовет пришел подарок, Пришла посылка с надписью: «Для бань». Я материнских глаз не позабыла: Они светились, радовались так, Как будто дали ей не кубик мыла, А самородок золота в кулак. …Намытое, давно скрипело тело, Уж мать в предбанник выносила таз, Но я открыть упорно не хотела Зажмуренных от мыльной пены глаз. Тогда, впервые за четыре года, Мне снова пахло теплым молоком, Пахучим

хлебом, и тягучим медом, И васильками, и — живым отцом…

РОДНИК

В угоре за деревней Заброшенный родник. Свалил в него коренья Какой-то озорник. Какой-то неумеха Дырявый свой сапог, Наверно, ради смеха, Поставил в желобок. А этот камень кинул, А этот — палкой ткнул, Насыпал липкой глины, Ушел — и не взглянул. А я о том не знала, Я дома не была, А то бы им попало За грязные дела! Печаль твоя понятна, Звоночек мой живой… Бегом бегу обратно За заступом домой. И бережно копаю, И весело пою, И струйка голубая Спешит в ладонь мою. Несу по огороду На утренней заре Серебряную воду В серебряном ведре.

ЮВАН ШЕСТАЛОВ^{217}

(Род. в 1937 г.)

С мансийского

* * *

В морозной свежести земля, И шуба в бисере на ней. Зима спешит, снежком пыля, Под стук копыт, под скрип саней. В пушистом инее леса Сверкают золотом насквозь. Костром в кустах мелькнет лиса. В снегу по грудь проходит лось. Пушистый снег, морозный день Зовут меня, мансийца, в лес, По следу твоему, олень, Спешу с ружьем наперевес. Зима спешит, снежком пыля, И сердце с ней, и счастье с ней. Люблю тебя, моя земля, И стук копыт, и скрип саней!

‹1958›

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

(Из «Языческой поэмы»)

1 Бум, бум, бум! То не дятел? Не ветер? Не буря? Бум, бум, бум! То не в роще шаманские бубны? Бум, бум, бум! Это в атомный век не бывает! Бум, бум, бум! Это небо машины взрывают? Бум, бум, бум! Это сердце с извечной трибуны — Бум, бум, бум! Вам грохочет торжественным бубном! 2 Тук, тук, тук! Это в роще зеленой? Тук, тук, тук! Я в бересте пеленок… Тук, тук, тук! Сердце — в тело одето. Тук, тук, тук! Ищет дальнее детство. Обхожу в тишине Берега Вензентура. И лечу до планет С самой древней культурой. Но, пути сокращая На самый на краткий, Я опять возвращаюсь В древнюю Камрадку. Здесь, в озерном краю, Утром мама ходила. На коленях стою У родимой могилы. Улетят корабли — Да вернутся к гнездовьям. Нет теплее земли, Нет уютнее дома. Голос мамы во мне… Плакал десятилетним. Думы мамы во мне… Думал двадцати летним. В тридцать лет тишина. И не хочется шуму. Рано, рано она Унесла свои думы. Я на краешке дня. Ветер листья колышет. Мама, слышишь меня? Никогда не услышишь. 3 ГОЛОС МАТЕРИ Мой сынок! Не печалься У темного камня. И дыханьем ветра Тебя я ласкаю! Ходят шелестом трав Мои ноги босые. И цветами глядят Мои очи на сына. Глажу нежно, любя, Кудри с малого детства. И гляжу на тебя — Не могу наглядеться. Ты подрос, дорогой, Вместе с краем суровым. Я повсюду с тобой, Слышу каждое слово. Земля моя кружится — и я кружусь. Солнце повернется — и я повернусь. Лижут планету и тень, и свет. Кружат заботы, как хмель в голове. По поднебесью гагарой лечу. Толщу воды осетром строчу. Смело шагаю с каменных стен В космос за тайной мансийских легенд. Водным зверьком проплыву по реке И муравьем постою на цветке. В озере — тени и плеск плавников. В венчике — шепот и смех лепестков. Я ли не сказочный доктор Земли? Слушаю: сердце твое не болит? В полночь любуюсь на звездный зенит. Лебедь мансийский на струнах звенит. Дедов легенда — торжественный звон Сказку рождает для новых времен.

УЛУРО АДО^{218}

(Род. в 1938 г.)

С юкагирского

* * *

Посмотрите, люди Земли: Юкагиры костер развели. Пусть он жалок еще и мал, Но как жарок уже и ал! Приходите, братья, к нашему костру — Наших песен вкусить простоту. Принесите,

подкиньте дровец В наш костер, в наш пожар сердец. Чтобы он веселей запел, Чтобы звезды крылом задел. Чтоб увидел огромный мир Огонек, что зажег юкагир!

‹1963›

АНТОНИНА КЫМЫТВАЛЬ^{219}

(Род. в 1938 г.)

С чукотского

ЗВЕЗДА

Озорничает ветер, И, людям на беду, Он облачком завесил Веселую звезду. Напрасны все усилья, — Красива и горда, Как лампочка, сияет Веселая звезда. Ей не страшны ни ветер И ни мороз седой. Зовут ее повсюду Полярною звездой.

‹1959›

ИГОРЬ ШКЛЯРЕВСКИЙ^{220}

(Род. в 1938 г.)

ПРОРОК

Дышала буря! Край плаща светился. Я в глубине асфальта раздвоился, размножился в струях бегущих я… И к вам, мои далекие друзья, толпой своих подобий устремился! И тысячью дорог — тысячелик — я к вам пришел в один и тот же миг. Зарницы воздух жгли, крутилась пена! И стон, и вздох, и ликованья крик — все ваши чувства сразу я постиг! И обнял я всех вас — одновременно… И сотни женщин предали меня! И сотни язв нутро мое терзали! И сотни ваших мыслей возвышали мой бедный ум. Пустыни и моря песок и пену мне в лицо швыряли. И жгло меня, и било, и трясло! Не для веселья, видно, я родился. Но я с веселым другом веселился. И слабому я оправлял крыло. И хворый звал меня, изнемогая… Я был все время около него. Секундная ползла, как часовая. И в первый день я прожил тыщи дней, не помня жизни собственной своей. И я забыл, что за других страдаю. Но тварь дерзала в спину закричать: — Ты равен мне! И за меня страдать как смеешь ты, когда я процветаю? — Ей злая радость ослепила ум, как будто сзади накатился гул, и грузовик тяжелый, многотонный задел меня! И хрустнул череп тонкий. Кровь полилась из носа, из ушей. Но боли я не чувствовал своей. Очнулся я… Вокруг леса сияли и птицы жадно пищу добывали. Бурлил ручей, и оползал овраг. Пила с водой косуля аммиак. Вдали асфальт сливался с небосводом. И спутник сделал тысячный виток. И никому не нужен был пророк! Все шло своим неумолимым ходом.

* * *

Два облака белых плывут по лазури. Стоит ослепительный зной. Ну вот мы и встретились после разлуки! Не вечной разлуки, земной… Над жизнью, в которой мы прочно забыты, над синим холодным Днепром, над кладбищем, где мы не рядом зарыты, сегодня мы рядом плывем. Два облака белых. Одно розовеет, в лазури приветствуя день. Другое опять отдалиться не смеет, лежит на нем первого тень. Нам встретится дым. И о юности милой ты вспомнишь и нежно взгрустнешь. Я ливень пролью над твоею могилой… А ты над моей не прольешь. Ты первой иссякнешь в пылающем небе, рванусь за тобою, звеня! Но в клевере, в глине, в полыни и в хлебе ты разве дождешься меня? Два облака белых плывут по лазури. Стоит ослепительный зной. А может, и не было вовсе разлуки, не вечной разлуки, земной?

АЛИТЕТ НЕМТУШКИН^{221}

(Род. в 1939 г.)

С эвенкского

ПЕСНЯ ДЕВУШКИ НА РАССВЕТЕ

На рассвете бледно-синем, на рассвете Пела девушка о счастье, о разлуке, Только ели чуть качались, только ветер Трогал теплые обласканные руки. Пела девушка: «Ты стала, ночь, короче, И заря над лесом выплыла лисою. У меня коса черней таежной ночи. Я хочу закрыть зарю своей косою. Но все ярче, все светлей на горизонте. В небе звезд уж стало очень, очень мало. О, не пойте, птицы, милого не троньте, Он от ласк моих счастливый и усталый. Я пойду к нему, прижмусь к его коленям, Только ты, заря, его пока не трогай. Пусть же ягелем насытятся олени, Пусть геологи поспят еще немного. Но дойдет до Юктекона, до прилуки, Мой любимый, мой единственный на свете». Пела девушка о счастье, о разлуке На рассвете бледно-синем, на рассвете.

‹1959›

ОЛЕГ ЧУХОНЦЕВ^{222}

(Род. в 1939 г.)

* * *

Душа чему-то противостоит — безверью ли, тоске иль вырожденью, но ей, как одинокому растенью, в чужую тень склониться предстоит. Взгляни, как сладко ягоды висят, но слаще среди них чужая ветка. — Малина ваша проросла в наш сад, — через забор мне говорит соседка. Да что малина, если с давних пор и сорняки опутали округу, и поле с лугом тянутся друг к другу, и безоглядно тянется простор — куда? К чему? Не все ли нам равно! — к земле чужой или к звезде горящей, к неведомой, но чаемой давно какой-то бездне противостоящей. Что делать, мы горим по одному, одной любовью души освящая. Любимая моя, и ты чужая? О, как тянусь я к сердцу твоему!