Советская поэзия. Том второй

Коллектив авторов

‹1940›

ПЕРВАЯ КНИГА

Юнец, впервые девушку целуя, Что думает? Спросите у него. Он думает, что, кроме поцелуя, Не существует в мире ничего. Юнцу такому может показаться, Что даже старцы, бабки, бобыли Спешат куда-то в парки целоваться Иль со свиданья только что пришли. Вот так я с первой книжкою под мышкой Иду сейчас по улице, — поэт! — Воображая, что над этой книжкой Уже склонился чуть не целый свет.

‹1940›

* * *

Я сам не знаю, что это такое Меня столкнуло с торного пути, Но

я забыл о счастье и покое, Чтобы путем поэзии пойти. Любою болью времени болея, Я беды мира на плечи взвалил. Все, что достойно жалости, — жалею, Все, что любви достойно, — полюбил. Безоблачно счастливым был пролог, За белым мотыльком мечты я гнался, А он предупредить меня не мог! Он знал, куда летит, — и не признался! Куда меня все это завело? Служение поэзии похоже, Алхимики, на ваше ремесло! Ненастной ночью или днем погожим Глядишь в окно, глотаешь серный дым, Тяжелым инструментом руки трудишь, — Так ты сидел когда-то молодым И в старости сидеть все так же будешь! А золота все нет. И нет покоя. Ищу. Ищу. Ищу — не нахожу. И, словно серный дым, от глаз рукою Мечты о тихом счастье отвожу.

‹1940›

ПОГИБШЕМУ ДРУГУ

Мы с тобою дружили светло и гордо, как река с рекою, рука с рукою. Но одно припомнить мне нынче горько, Но одно никак не дает покою. Мы в тот день поссорились. Если б завтра мы опять взглянули друг другу в лица!.. Но уже для тебя не настало «завтра». До сих пор эта глупая ссора длится.

‹1942–1943›

* * *

Ты бы в гости ко мне пришла, Не была давно у меня. Горе песней бы прогнала — Прижилось оно у меня. Вьется горлица в тишине Над оконницей у меня. Я б увидел тебя во сне, Да бессонница у меня.

‹1944›

* * *

Тот, кого ты так любишь во мне давно, вовсе иные имеет черты и склонности. Мне, на него похожему, не дано его доброты, его чистоты и скромности. Как я порой ревную тебя к нему, хоть он и носит имя мое и отчество! Если ты догадаешься, почему — холодом обоймет тебя одиночество. Так не гаси же в окнах своих огня! Крылья мои оставь мне как утешение. Чем лучше ты думаешь про меня — тем становлюсь и вправду я совершеннее.

‹1956›

* * *

Я не могу. С меня довольно! За что мне эта боль дана? И нет любви, а больно, больно, Как будто есть еще она. Любовь, ты мстишь мне за утрату! Так, через много-много лет, Болит ночами у солдата — Болит рука, которой нет.

‹1956›

ГРЯДУЩЕМУ

Помоги же мне не ошибаться: Если сплю — пораньше просыпаться, Если делом занят — не лениться, Если дверь открыта — не ломиться! Помоги не сделанное дело Не принять за счастье без предела. Помоги мне! Дай большое право Не кричать о славе прежде славы. Если в сердце я стиха не выносил, Ты не дай, чтоб на бумаге выписал. Если камня из скалы не выломал — Не хвалился бы, что стены выложил… Помоги не показаться правым, Если был я глупым и лукавым. Дай мне не возжаждать награжденья За ошибки или преступленья. Помоги мне не казаться — Быть! Помоги мне правильно прожить.

‹1962›

* * *

Будь

начеку вблизи высот! Запомни, каждый разговор Подхватит эхо наших гор И по долинам разнесет. Коль скажешь добрые слова, Горы седая голова Почтит тебя приветом, — Не забывай об этом. А скажешь что-нибудь во зло — Горы нахмурится чело И древний кратер оживет, — Будь начеку вблизи высот! Будь начеку вблизи высот! И знай: опасна эта высь. Узка тропа, что к ней ведет, — Двум путникам не разойтись. И быстро превратится в прах, Кто злобу на сердце несет… Тропинки узкие в горах, — Будь начеку вблизи высот! Будь начеку вблизи высот! Мы здесь не ведали корон, Здесь каждый сам себя венчал, Не знали войсковых колонн, Зато здесь каждый — генерал. Здесь каждый горд, как вышина, И каждый каждому собрат, Здесь каждый сам себе — страна, Пускай отторгнут и разъят, Один — со всеми он един, Когда непрошеных гостей Манит страна седых вершин И неприступных крепостей, Страна, что он своей зовет… Будь начеку вблизи высот!

‹1962›

* * *

Я написать хочу слова на музыку дождя, Зарифмовать порывы ветра, Найти мелодию легчайших дуновений, Что слышатся в лесах порой осенней, И вслух читать речитатив ручья. Я рисовать хочу, как тополь тонкой кистью Рисует в небе все, что скажут листья, Хочу лепить движение и трепет, Лепить, как ветер встречных женщин лепит, Хочу понять все то, что после стольких дней, и стольких слов, и стольких слез Неясно для меня в душе твоей. В твоей душе, которой я объят, Как этим небом, ветром и дождями, И рощами, что тихо шелестят, И речками, что шепчут меж камнями, И прихотью тропинок, что всегда Меня к тебе ведут как бы случайно, К тебе, чья речь близка мне и чужда, Как речь природы, простотой и тайной.

‹1962›

* * *

Я предчувствую: во мне назревают стихи. Я предчувствую это, как час любви, когда, еще не видны и тихи, уже плывут ее корабли. Я предчувствую это, как в голосе дрожь, как запах цветка, как крик коня, как дверь, в которую не был вхож, но уже распахнутую для меня. Пересыхает моя гортань. Я словно зверь в голубом лесу, внезапно почуявший: где-то лань робкая, рога на весу. И я замираю. И меня уже нет. Я весь — ожидание, трепет, боль… Где моей лани тревожный след? Что меня ждет: тишина или бой? Я разобраться в этом стремлюсь: все ближе оно, вот оно — в груди, оно захватило… И я молюсь: только не выдай, не подведи! Чтоб в кажущейся тишине не обратилась любовь в игру, не показался бы ланью мне суслик, прячущийся в нору, чтоб не пришлось мне, оторопев, выдохнуть искаженным ртом вместо песни — скучный напев и раскаиваться потом.

‹1962›

ВИКТОР ГОНЧАРОВ^{93}

(Род. в 1920 г.)

* * *

Мне ворон черный смерти не пророчил. Но ночь была, И я упал в бою. Свинцовых пуль трассирующий росчерк Окончил биографию мою. Сквозь грудь прошли Расплавленные пули. Последний стон зажав тисками скул, Я чувствовал, как веки затянули Открытую солдатскую тоску, И как закат, отброшенный за хаты, Швырнул в глаза кровавые круги, И как с меня угрюмые солдаты Неосторожно сняли сапоги… Но я друзей не оскорбил упреком. Мне все равно. Мне не топтать дорог. А им — вперед. А им в бою жестоком Не обойтись без кирзовых сапог.