Советская поэзия. Том второй

Коллектив авторов

* * *

Я проснулся на белом рассвете. Что меня разбудило, скажи?… Тени веток лежали, как сети. Тихий ветер. Кругом — ни души. Только сад мой в привычном привете Шелестел — и по этой примете Я узнал себя в нежной тиши. Я был тот же!.. Но странное счастье, Как прилив, заполняло меня, Точно был не собой я, а частью Небывалого белого дня, Ясным небом, скрепленным печатью Золотого, живого огня, Синим воздухом, зеленью, чащей, Ключевою водою звучащей, Вздохом ветра и ржаньем коня. Точно был я во всем, что за мною Шло всю жизнь, собирая следы, — И дыханьем, и плотью земною, И родною землею самою, Частью вечной ее чистоты. И лежал я, блаженно недвижен, Точно вложенный в ножны кинжал, Точно, чем-то отмеченный высшим, Я

из рук оружейника вышел И нежданно в цене дорожал. И все то, что торжественной высью Надо мной возносилось во сне, Все, что было кругом и вовне, То теперь надвигалось, нависло — Ощущеньем, и словом, и мыслью Собиралось и зрело во мне. Так лежал я и думал: «Отчизна! Вот что значит быть частью твоей, Кожей чувствовать дали и числа, Шорох поля и трепет ветвей. Вот что значит быть вместе с тобою — Подыматься, грустить, молодеть, Брать ли с бою, дарить ли с любовью, Петь ли с болью иль в радости петь… Видно, в этом и сила и слава Тех, кто пашет, и сеет, и жнет, Варит сталь или водит составы, Кто имеет высокое право На высокое званье «народ»… Это те, что земле без обмана Всех себя отдавали сполна, И не зря им, как нежная мама, Ничего не жалеет она: Сеют горсть — получают батманы Золотого, как солнце, зерна, Подымают седые хирманы, Высевая весной семена… И недаром раздвинулись в шири Горизонты бессонных огней: Нечто больше, чем труд свой, вложили В эту землю — и дерзостно жили Современники наши на ней!..» Я оделся и вышел. Округа Закипала. В свечении дня Что-то явно менялось, и круто; Мир просторнее стал почему-то. И рассветного счастья минута Оставалась в душе у меня…

* * *

Хочешь — добуду луну с высоты, Хочешь — в букет соберу, как цветы, Звезды на синем небесном лугу? Все, дорогая, сумею, смогу! Плеч моих только с любовью коснись — Вырастут крылья, помчат меня ввысь! Пусть посмеешься ты вновь надо мной — Я фантазер ведь и вправду чудной. Скажешь: «В мальчишество впал ты, поэт!» — Лишь улыбнусь я на это в ответ. Сердцу послушен я в певчей судьбе, Певчее сердце стремится к тебе. Рядом со мной или там, вдалеке — Все мое счастье ты держишь в руке. Доли другой на земле не хочу! «К солнцу!» — ты скажешь, я к солнцу взлечу, Лишь бы с победой в сиянии дня Первая ты поздравляла меня!

* * *

Жизнь мечтами, как чаша, полна, Синевою и голубизною. Как я счастлив, что снова весна, Время года, любимое мною. Как я счастлив, что снова светло Солнце с неба на землю стекает. Как я счастлив, что снова тепло Побледневшие щеки ласкает. Как я счастлив, что снова возник Вдохновения миг, как подарок, Что на родине жизни цветник Расцветает, и пышен и ярок.

ИНДИЙСКИЕ НАПЕВЫ

Звучат в вечерней мгле индийские напевы — В Ташкенте, на полях, на берегу канала. Впивают эту песнь сады, луга, посевы, Всех песен для меня она дороже стала. Могучею волной течет поток эфира, И в песне бьет крылом надежда и свобода, И чувствует душа тепло большого мира — Дыханье и борьбу великого народа. Хоть непонятны мне слова его наречья, Но как волнует грудь порыв его стремлений! Несется песня вдаль — счастливым дням навстречу, Звенит и ширится над всей землей весенней!

ЯКОВ КОЗЛОВСКИЙ^{100}

(Род. в 1921 г.)

* * *

Душа, чело и вечность… Прислушайтесь к словам, В них слово «человечность» Не слышится ли вам? Душа, душа, душевность, Напевность слов простых, И чувств неповседневность, И вся волшебность их. Чело, чело, очелье, Ученье, а не тьма, Жестокое значенье Высокого ума. Года, столетья, вечность… Сквозь эту млечность лет Я вижу твой, сердечность, Неразличимый след.

СУДАРКА

Не раз навстречу жарко, Заслышав скрип саней, К нему на грудь сударка Кидалась из сеней. На плечи ей он шубы Бросал соболий мех. И нес, целуя в губы, По лесенке наверх. С княжной во храме венчан, Но счастлив был опять В светелке целый вечер Сударку обнимать. Она во власти пыла, Сгорая от любви, «Мой милый» говорила Заместо

«мои ами». Не ведал он, покуда Здесь, грешный, не постиг, Какое это чудо — Отеческий язык. Ни одного подарка Сударка не брала, Но от любви сударка Без памяти была. Порой она вздыхала И, пряча горечь слез, На пальчик навивала Кольцо его волос. Что думала при этом, Святейшая, она?… Зима прошла, а летом Нагрянула война. Он прилетел проститься И, не сказав всего, Просил ее молиться В разлуке за него. Не помогли молитвы, И тот, кто сердцу мил, На дымном поле битвы Смертельно ранен был. Звезда мерцала ярко, И чудилось ему, Что с облаков сударка Зовет его сквозь тьму. Фельдмаршал, сидя тучно, Писал числа того Вдове собственноручно О гибели его. Отпели в храме пышно, Светлела синева, И вскоре замуж вышла Красавица вдова. И трепетно огарка Свет падал из угла В том доме, где сударка Слезами изошла.

НЕ ОПЛАВЛЕННЫЙ СНЕГ

Люблю не оплавленный снег, Увенчанный бронзою дуба, Искрится он так белозубо, Как будто бы девичий смех. Сощурив глаза половчей И встав против солнца заране, Увижу на белой поляне Я сонмы зажженных свечей. День красен, как долг платежом, И, вклинившись между снегами, Дорога скрипит под ногами, Что спелый арбуз под ножом. Уста наши схожи с костром, Когда свое сердце мы слышим И на руки женщинам дышим, Их грея над снежным ковром. Ах, чей это промысел, чей? Была б моя добрая воля, Я с женщин, деревьев и поля Вовек не сводил бы очей.

КУПАЛЬЩИЦА

В кустах, где птаха песню ладила, Она разделась догола, И груди властные огладила, И в реку синюю вошла. И, запрокинув стан не кукольный, Блаженно на спину легла. И, словно белый храм двухкупольный, Вниз по теченью поплыла.

УСЫНОВЛЕННЫЕ СЛОВА

Был затуманен и задымлен Их тайный путь, которым встарь Они от персов или римлян Пришли когда-то в наш словарь. Задумаюсь над словом «сфера» И удивлюсь опять: ужель Еще Эллада до Гомера Качала «сферы» колыбель? И, зажигаясь, словно свечи, Иноязычные слова Всегда имели в русской речи Не ущемленные права. И, находясь при славном деле, Перед другими не в тени, Давным-давно как обрусели, Усыновленные, они.

ВАСИЛИЙ КУЛЕМИН^{101}

(1921–1962)

ТВОРЧЕСТВО

Вы знаете, как плачет синева? Леса свои выбрасывают флаги, И, как синицы, гордые слова, Слетевшись, отдыхают на бумаге. Друг другу ничего не говоря, Они сидят, они молчат до срока, Пока придет их первая заря И переменит все в мгновенье ока. Всему иной, особый оборот, И ты на мир посмотришь отвлеченно, Где вдруг воскреснет Смертью обреченный, А тот, другой, В расцвете сил умрет.

‹1960›

* * *

На наш бульвар лосенок выскочил. Откуда он сюда, голубчик? Весь из куска самшита выточен. А меж рогов плутает лучик. Остановился на газоне, Где бирочка: мол, рвать не велено. И дворник тер глаза спросонья И всматривался неуверенно. Запало где-то слово крепкое, Что приготовил он для оклика. Лосенок с головой нелепою, Похожей издали на облако. Дома глазами заморгали, И кто-то крикнул: — Эй, держите!.. — И прыснул спорыми ногами Лесов неискушенный житель. Пред ним все двигалось, летело Сплошным, необъяснимым ребусом. От криков спрятаться хотел он И вот упал — задет троллейбусом. Лосенок помешал кому-то — Совсем негаданно, невиданно. А для меня померкло утро. Убили люди неожиданность. Убили красоту спросонок, Под звуки утреннего вальса. Хочу, чтоб этакий лосенок В любви почаще появлялся. Нельзя, чтоб все текло размеренно, Как заведенное однажды: Муж на жену глядел уверенно, Без удивления и жажды… Тех дней-воробушков не надо нам. Гоните их дубьем, пинайте И в час, явившийся негаданно, Лосенка вы не прогоняйте.