Совместить несовместимое
Шрифт:
То же касается посмертной судьбы другого великого немца, в течение некоторого, довольно непродолжительного времени дружившего с Вагнером – Фридриха Ницше. Несмотря на то что Ницше умер в 1900 году, задолго до национал-социализма и Третьего Рейха, его идеи были востребованы этой человеконенавистнической идеологией, а музей Ницше был объявлен музеем германского национал-социализма. Важную роль в посмертном искажённом формировании отношения немцев к философии Ницше сыграла его сестра Элизабет. Она была активной сторонницей национал-социализма и в популяризации музея брата пользовалась всесторонней поддержкой Гитлера. Ещё более вероломно и отвратительно, хотя, после воспоминаний о Вагнере и Ницше, уже не так удивительно, что для организации еврейских преследований и погромов Гитлер разносторонне использовал образ Мартина Лютера, четырьмя веками ранее призывавшего силой обращать евреев в лютеранство.
Великие идеи могут быть разными. Иногда недостаточно светлыми
Мой друг Зигфрид удивительно тонко и ярко высказывался по поводу европейских и советских политиков: Конрада Аденауэра, Хельмута Коля, Шарля де Голля, Маргарет Тэтчер, Леонида Брежнева и Михаила Горбачёва, обращая внимание на детали, незаметные для большинства. Как я понял, он долгие годы ни с кем особенно не делился своими советскими воспоминаниями, ведь жены у него не было, а у каждого из товарищей по Союзу бывших военнопленных были свои жизненные истории. Для воспоминаний и размышлений он почему-то выбрал меня – двадцатилетнего гёттингенского студента, который был на 50 лет моложе и ничего не знал о кровопролитной войне и советских лагерях. Может, сказалось, что я имел некоторое отношение к СССР, будучи сыном советских диссидентов. И при этом всё же был абсолютно своим – немцем по паспорту, воспитанию и образу мыслей. Возможно, чтобы понять глубину и особенности его связанной с советским пленом жизненной истории, нужно было хоть немного быть русским. А может, я просто был одним из первых встреченных им «обычных» русских, ведь в 1990-м «железный занавес» ещё оставался, и в западногерманской столице Бонне можно было наблюдать только советских дипломатических работников. Всего через несколько лет для меня оказалось полной неожиданностью, что интересная и примечательная, но в целом, не такая уж редкая для того времени жизненная история дяди Зигфрида потрясающим образом изменила и мою жизнь.
В начале девяностых «железный занавес» СССР открылся. «Перестройка» внесла в жизнь советских людей дополнительные мотивы, побудила что-то делать и на что-то надеяться. В ноябре 1989-го была разрушена Берлинская стена, когда-то официально названная «Антифашистским оборонительным валом», и две Германии, политически и физически разделённые на долгие 28 лет, вновь стали едиными. «Позорная стена», как называл её Вилли Брандт и многие граждане обеих Германий, наконец-то пала, позволяя немецкому народу окончательно воссоединиться к октябрю 1990-го года. Эти великие немецкие исторические события я также выразил в стихотворной форме, и тоже по-русски. С точки зрения литературных качеств, пожалуй, получилось не слишком. Но я старался искренне передать всеобщее настроение:
В ожидании чуда стою у Стены.Кирпичи и рисунки – мне словно награда.От стихов и стенаний холодной войныУхожу – больше нету преграды.Это было всеобщее ликование. Всем казалось, что больше никогда не будет не только никаких преград, но и вообще никаких проблем. Какие могут быть преграды, когда Стены больше нет, а две Германии снова представляют собой единое целое? Разве могут быть какие-то проблемы, экономические или политические, когда СССР побеждён, ФРГ и так крупнейшая экономика Европы, и может становиться только ещё сильнее после присоединения ГДР?
Однако эйфория долгожданного воссоединения не сразу, но довольно быстро проходит. Возникают проблемы в немецком экономическом и социальном развитии, утрата темпа и потенциала развития, возникают проблемы «новой европейской империи» – Европейского союза. Среди множества объяснений можно встретить экономические, демографические, цивилизационные и даже эзотерические. Пергамский музей (Pergamonmuseum) с грозными древневавилонскими артефактами в гэдээровском центре Берлина Berlin-Mitte, приносивший несчастья Восточной Германии и приведший к её краху, после немецкого воссоединения становится достоянием всей страны и приносит проблемы единой Германии и Евросоюзу. Можно с различной степенью доверия относиться к подобным запредельным объяснениям. Но события, всецело находящиеся не в потусторонней, а в нашей реальности, тоже свидетельствуют, что сразу после объединения в единой Германии прежние достоинства начали обрастать противоречиями и превращаться в недостатки, вызывая многократное увеличение числа и масштабов имеющихся проблем.
Незыблемая и великая, возродившаяся из послевоенного пепла Западная Германия, после объединения, и особенно, после создания Евросоюза,
Главная причина продолжающегося ослабевания – превращение когда-то мононациональной страны в многонациональную и мультикультурную, за счёт союза с десятками цивилизационно совершенно других, европейских стран. Мировоззренческая и поведенческая бомбардировка, исходящая от миллионов новых немецких граждан – выходцев с Ближнего Востока. Прежде казавшийся рациональным и развитым, крепким и монолитным, Запад начал разваливаться изнутри под натиском незападных ценностей. Попав в ловушку псевдотолерантности, привлекая дешёвую рабочую силу и решая демографические вопросы, Германия долгие десятилетия накапливала проблемы и постепенно становилась многонациональной и многоконфессиональной страной.
Проблемы многократно возросли после возникновения Евросоюза. В сущности, новой империи с обширной территорией, с центром и периферией, и своеобразной управленческой конструкцией. С социокультурными и этноконфессиональными противоречиями, непримиримыми и фатальными в условиях современной европейской демократии, и вполне управляемыми только в прошлом (и, кто знает, возможно, и в будущем?), посредством тоталитаризма Третьего Рейха. Если прежнее Europ"aische Gemeinschaft (Европейское сообщество) образца начала девяностых существовало в границах древней Римской империи и в него входили похожие друг на друга страны (Германия, Франция, Италия, Бельгия, Нидерланды и Люксембург), то последовавшее присоединение двух десятков стран в рамках Евросоюза создало новые управленческие, имперские проблемы. Ощущение пропасти, к которой движется Европа, только сегодня начало в какой-то мере осознаваться, приводя к ужасающему и однозначному выводу: мононациональное государство всегда было, есть и будет многократно более эффективным, чем многонациональное. Многонациональные имперские образования вынуждены затрачивать непомерные силы и средства на разрешение внутренних конфликтов и противоречий, и могут становиться эффективными только в случае максимально жёсткого вертикального управления для подавления «сверхразнородности» и «кто-во-что-гораздности».
А самая многонациональная, многоконфессиональная и территориально разнородная страна знаете, какая? Представляете, как им там в России сложно приходится, моим виртуальным соотечественникам? Все силы и огромные ресурсы уходят только на борьбу с разновекторностью и тысячами неупорядоченных частных интересов и неразрешимых противоречий. Прямо как Лебедь, Рак и Щука из басни действительного члена Императорской Российской академии Ивана Крылова. Чтобы хотя бы частично минимизировать разнонаправленные интересы и обрести минимальную направленность общего развития, необходимо крайне жёсткое управление, авторитаризм и тоталитаризм. Ведь это главная причина гибели всех исторических империй – разнородность и разнонаправленность становятся большими, чем управленческая жёсткость, которая прежде была им адекватной, но теперь не поспевает за развитием и скоростью изменений! Великий Рим развалился только потому, что уровня и степени управленческой жёсткости не хватило, чтобы «держать на коротком поводке» не только западные, но и восточные провинции. Которые начали отдаляться, проводить самостоятельную политику, уходить в конфессиональную специфику. И прежнего «окрика» из Центра, чтобы «приструнить» «распоясавшихся вольнодумцев», было уже недостаточно. Так возникла Византия, бесконечно отличающаяся от когда-то языческого, а потом и католического Рима. И великую империю, прежде наводившую ужас на всю Евразию, уже невозможно было сохранить.
Это системные законы, и с ними бессмысленно спорить. Но активисты евроинтеграции, на словах признавая, что «мультикультурализм провалился», на деле продолжают руководствоваться мультикультурной идеологией, интересами и амбициями, и принимать новых иностранцев. Сегодня кажется фантастическим, что своим мультикультуралистским ослаблением Германия обязана событиям 1968-го года, идеологически сформировавшим современную евроинтегрирующую политическую элиту. Поэтому я всецело за дообъединенческую, и уж тем более, доевросоюзную старую добрую Западную Германию, в которой не должно быть ни советско-коммунистических, ни восточных влияний, от которых она умирает. За абсолютно-западное общество немецкого послевоенного экономического чуда, многими считавшееся идеалом, раем на Земле, почти лишённым «земных» проблем. Моя великая, прекрасная немецкая Родина 1970—80-х! Неужели тебя невозможно вернуть?!…