Современный польский, чешский и словацкий детектив
Шрифт:
— Подождем, — сказал Шимчик и отошел от двери. — Может быть, кого-нибудь встречает или сам куда-нибудь едет,
— Навряд ли, — возразил Лазинский, — тогда бы он уже расплачивался.
— Ему никто не звонил? Он тоже никуда? Все сидел и пил?
— Да, — подтвердил Станкович.
— Вы поинтересовались у официанта, он часто здесь бывает?
— Только собрался, слышу, он спрашивает, где туалет, я решил, что он здесь впервые.
— Он ходил в туалет?
— Да, — ответил Станкович, — я за ним следом, но он
У кассы несколько человек дожидались билетов. Шимчик закурил. Немолодой, но и нестарый человек с плащом через плечо и портфелем в руках подошел и попросил прикурить. Шимчик достал зажигалку, их глаза встретились. Капитан увидел невыразительное, равнодушное лицо. «Ему следовало бы побриться, — мелькнула мысль, — бородой оброс».
— Вы с ним будете говорить? — спросил Лазинский, имея в виду Бауманна, и проводил взглядом уходящего человека с портфелем и плащом.
— Хочу видеть, как он воспримет известие об аварии.
— Удостоверение предъявите?
— Конечно. Не люблю играть в прятки.
Человек с портфелем и плащом вышел из зала и остановился на перроне; в нескольких шагах от него стояли цыганка с красивым саквояжем в руках, рядом парень с девушкой, парень гладил по щеке девушку, девушка пыталась улыбнуться и мяла в руках платочек. Радио вещало: «На второй путь прибывает скорый, следующий до Праги… на второй путь прибывает…»
Станкович сказал:
— В такую жарищу — алкоголь. Я тоже не прочь выпить, но только под рождество. А может, он хочет напиться?
— Возможно, у него запой, — ответил Шимчик. — Кто его знает. У всех свои заботы. Слушайте-ка, оставьте Бауманна и подскочите к Бренчу. В кабинете Лазинского на столе лежит портфель. Мой портфель. Пускай Бренч достанет оттуда папку — в ней пакет с документацией и бумаги Голиана — и отдаст сравнить отпечатки пальцев. Во-первых, будут ли обнаружены одинаковые, во-вторых, есть ли на бумагах, что в пакете, отпечатки пальцев Голиана.
Парень поцеловал девушку, цыганка обогнала человека с портфелем и плащом — она влезла в вагон первая, парень — последний. За ним — проводник. Девушка опустила голову.
— Так, — сказал Лазинский, когда скорый ушел, — вот мы все и прошляпили.
— Что, что же это мы прошляпили? Объясните, пожалуйста. — Шимчик думал сейчас только о Бауманне.
— Я насчет Шнирке, товарищ капитан, о его фотографии и словесном портрете. Я смотрел на человека, который у вас прикуривал, и меня как током ударило… Мысль достаточно наивная, но ведь это мог быть и Шнирке, ведь подобных ординарных физиономий, как у этого, в нашей стране наберется по меньшей мере полмиллиона, и наш словесный портрет сидит как влитой на ком угодно. Наши ребята потеют, а господин Шнирке уходит у них из-под носа!
— А если этот Шнирке пойдет по адресам, известным Вондре и его молодцам?
— Адрес Голиана тоже был
— Конечно.
Шимчик чему-то усмехнулся и, сказав: «Пошли», отбросил сигарету. В ресторане (Бауманн не заметил, что они остановились перед его столом) тон капитана сразу стал официальным:
— Мы должны вам кое-что сообщить, товарищ Бауманн. Мы из госбезопасности, вот наши документы.
Ответом ему было движение руки перед закрытыми глазами, пальцы задрожали, так и не коснувшись рюмки…
— Инженер Голиан попал в аварию. Смерть наступила мгновенно.
Старик, вздрогнув, распрямился. Пальцы схватили рюмку. Он, часто моргая, смотрел на толстого капитана. Поднес рюмку ко рту, но Шимчик его придержал:
— Нет, нет, вам хватит!
— Да, — прошептал Бауманн и опять сгорбился: — Несколько часов назад мы… — Он умолк и отодвинул рюмку,
— Мы знаем, потому и пришли.
— Значит, директор вам все-таки сказал.
— Конечно, — вмешался Лазинский. — Куда вы поехали с завода вместе с Голианом?
— В общем-то никуда, только… Мне надо было поговорить с ним, я нашел его на телефонной станции, он не хотел… Мы ездили по породу, потом он меня высадил, сказал, что поговорим вечером или завтра… Теперь уже никогда…
— И слава богу, не так ли? — холодно спросил Шимчик.
Бауманн покачал головой и жалко улыбнулся. Он не понял, что капитан хотел этим сказать.
— Речь шла о вашем открытии?
— Да.
— Вчера он присвоил вашу формулу?
— Да.
— Это важная формула?
— Пустяк не станут красть, — пробормотал Бауманн.
— Вы хотели, чтобы он вернул вам этот листок или что у вас там было?
— Пожалуй, нет. Сперва хотел, а потом уже нет… — прозвучало приглушенно.
Капитан замолчал и только пристально смотрел на человека, сидящего перед ним. Тот не был пьян, глаза его оставались ясными и прозрачными, но взгляд их был как бы обращен в себя — Бауманн был далеко, в том краю, куда им входа не было. Лазинский понял это раньше, чем Шимчик.
— Вы себя плохо чувствуете? — спросил он.
— Нет, ничего… Последнее время мне постоянно плохо… Даже не в работе дело, поймите, я в ней видел, я искал… Это была навязчивая идея, я, словно мальчишка, сидел над мыльной водой и дул в соломинку, пузырики летели… но потом они стали лопаться и я… но… — Он глубоко вздохнул. — К его смерти это не имеет никакого отношения.
— Выпейте, — предложил Лазинский, — но только глоточек.
Ресторан был высоким, неуютным и грязным. В узких вазочках из дешевого стекла торчали крикливо-красные искусственные маки. На стенах висели виды Татр с озерами, под ними зеркала, в которых отражались лица немногочисленных посетителей и задик официантки. Пахло пивом, салом, капустной похлебкой и подгоревшим бараньим гуляшом.