Созерцатель
Шрифт:
– А ты солидный?
– Ого, еще какой!
– А кто ты?
– Я! Да ты даже не представляешь, кто я!
– Так кто?
– Я? Ну, этот… Как его? Я ого-го-го!
– Ну скажи, – открыто надсмехался надо мной настырный мальчишка.
– Вот прицепился… Слушай, мальчик, ты такой умный, может ты сам что-нибудь придумаешь?
– Ладно, будешь просто Уезжий. А куда уезжаешь? – спросил мальчик.
– В Питер, кажется.
– А! Я там уже был.
– Да? И тебе понравилось?
– Красиво, – кивнул он белобрысой головой с очень даже стильной прической. – Правда устал очень. Там нужно много ходить пешком. Эй, – снова дернул
Я поспешно вышел. Феди рядом не оказалось. Меня это почему-то не удивило. С этими Федериками всегда так. Помнится, в моей тогда еще юной и неокрепшей жизни появился Феллини. В виде «Восьми с полтиной», «Амаркорда», «Ночи Кабирии», чего-то еще… Напустил Федерико туманов, нашпиговал фильмы заумными символами, пунктирами. Мы стояли в трёхчасовых очередях за билетами, терпеливо высиживали до конца сеанса, усиленно расшифровывали то, что он так старательно зашифровал. В общем, как поётся в одной песенке: «На рубиль семушек наели и ничего не понялИ». Расстроились, как обычно, и для удаления из груди горечи по-бунтарски сходили на простенького «Фантомаса». Федерико презрительно фыркнул нам в спины и пропал из нашей жизни, как Федя-Федерико только что из моей.
Толпа людей с багажом деловито подхватила меня и понесла вдаль. Чуть позже я прошел сквозь кассовый зал и оказался на перроне.
О, железная дорога, все эти блестящие рельсы, смоляные шпалы, покрытые рыжей пылью вагоны, тяжело вздыхающие тепловозы, басовитые гудки, горький торфяной дым… Когда я стою на платформе, встречаю кого-то или провожаю, или сам уезжаю – меня наполняет необъяснимое волнение, может быть, даже голод или ностальгия по тем городам, селам, полям, горам, лесам, рекам, которые я не видел и, скорей всего, никогда уже не увижу.
Вот и сейчас, когда на меня дохнуло дорожным запахом, я встал столбом и замер. В мои артерии ворвался тревожно-сладкий дух неведомых дорог. Как в детстве, когда наша семья занимала купе, отец сильными руками забрасывал меня на верхнюю полку, поезд мчался сквозь жаркое лето, в открытое окно упругими порывами влетал теплый ветер, наполняя крохотное купе духмяными запахами полыни, мазута, торфяного дыма. А когда поезд грохотал по металлическим конструкциям моста, и под нами блестела под солнцем зеленоватая река – к нам залетали запахи тины, рыбы, водной свежести.
Всё это нахлынуло на меня и сильно повлекло в дорогу. Весь погруженный в густые дорожные мысли, садился я в сонный поезд и с нетерпением ждал, когда за окном мягко покачнется серый асфальт перрона и станет плавно улетать вправо. Оживут невидимые колеса и застучат по стыкам сверкающих рельсовых струн, с каждой минутой всё чаще и громче. И сердце радостно откликнется ритмичным волнением, в котором смешаются голод, страх, тоска и детская радость непременного ожидания чуда.
После этого любое место, куда бы ты ни приехал, кажется волшебным, особенно если это город, в который так стремился попасть, особенно если это Питер! Вот площадь, автобусы, автомобили, отсюда разбегаются в разные стороны таинственные улочки. И пусть это поздняя ночь или предрассветное раннее утро, но ты всей душой принимаешь это незнакомое место и готов наивно восхищаться абсолютно всем.
Конечно, Питер мне почти незнаком, и никого из близких тут нет, но под черным небом, над серым асфальтом, за темными глыбами стен – мне представлялись вычурные фасады дворцов, бурные потоки проспектов, свинцовая рябь холодной речной
Кое-как на четвереньках выбрался из ямы и захромал дальше. Вокруг не стало ни огней, ни людей, ни машин, ни одного светящегося окна. Из моей гортани вырвался хрип, и вдруг четко осознал: я попал в беду, совсем один и некому мне не помочь. Ну куда я теперь, такой грязный, мокрый! Кому я тут нужен в чужом городе, где меня никто не ждет? И кому я тащу эти елисеевские подарки, все время прижимая их к хрипящей груди?
Господи, вскричал я сипло, почему Ты оставил меня в этой беде! Ты видишь, снова я влип в плохую историю. Помоги мне! Я вслушивался в ночную тишину, оглядывался вокруг, но так ничего и никого не увидел. И только холод сквозь мокрую одежду, облепившую мое тело, проникал все глубже и глубже, и только тьма окрест...
Почему-то вспомнилась популярная в 70-х годах американская рок-группа «Three Dog Night» («Ночь трех собак»). Её назвали в честь аборигенов Австралии, которые в холодные ночи укладывали рядом с собой двух собак, а если трех – значит, ночь была очень холодной.
Покрепче прижмитесь ко мне, мои лохматые, верные, злобные псы! Эта ночь самая холодная в моей жизни. Вы же видите, люди ушли от меня, Бог отвернулся от моих грехов и только вы – дикие, вечно голодные, клыкастые звери – согреваете мое ледяное тело, сохраняя мне жизнь.
Но вот блеснул фонарь. Наверное, где-то здесь недалеко должен быть Невский проспект, и уж если я попал сюда, то мне обязательно нужно пройтись по нему, хотя бы немного, хотя бы до первого милиционера, который, наверняка, сразу же схватит меня и запрет в какой-нибудь обезьянник с черными прутьями решетки и огромным висячим замком.
Вокруг фонаря поблескивали дрожащие листья березы, светлела какая-то дорога, зовущая вдаль. Вот трансформаторная будка на высоком дощатом настиле и фанерная табличка, на ней какой-то юморист написал: «Не влезай! Убьют!» Ладно, думаю, хоть и очень хочется, но, пожалуй, сегодня я сюда не влезу, чтобы суровые энергетические дяди не убили. Наконец, дорога привела меня к дому, я обошел его и разыскал распахнутую дверь. Обрадовался и, не помня себя, устремился внутрь, в домашние запахи, тепло и покой. Мой серый от засохшей грязи палец вдавил кнопку звонка, там за дверью раздались шаги. Какие же тут в Питере отзывчивые люди! Ночью открыть дверь незнакомцу… В Москве никто и не подумает, чтобы ночью, чтобы открыть дверь – да хоть криком ори. А петербуржцы народ интеллигентный, блокаду пережили, поэтому не разучились помогать человеку, попавшему в беду. Наконец, щелкнул замок, дверь отворилась и меня ослепил желтоватый свет лампочки.
– Что с тобой? Андрюш, ты весь в грязи. Бедненький ты мой, – раздался голосок Даши, моей родной, любимой женушки, такой теплой, потешной и заспанной.
– И ты приехала в этот город? – пробубнил я ошеломленно, и добавил: – Как хорошо, что ты тоже здесь! Глава 3
…Излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; старцам вашим будут сниться сны, и юноши ваши будут видеть видения (Иоил. 2: 28). Бирюк