Созерцатель
Шрифт:
Долго не мог я уснуть в ту ночь. На черном небе мигали огромные звезды, заунывно плакала птица, трещали сверчки, от реки доносились приглушенные команды диспетчеров порта, корабельные гудки и стрекочущий перестук электричек, а я смотрел сквозь оконное стекло на небо и вспоминал каждое слово, движение рук и выражение лица Лены, которую завтра я должен был увидеть. Она происходила из замечательной семьи обрусевших греков! И родители, и дети и, конечно, Лена – были невыразимо красивы. Причем, не просто там с правильными чертами лица и стройные, но как-то аристократически недосягаемы. Они словно парили над остальными людьми. Они повелевали, сдерживали грубость, ставили на место хамов одним взглядом огромных карих глаз – и даже самые циничные, отъявленные хулиганы в их присутствии превращались
В Лену я влюбился в первую секунду, как только увидел. Она шагала по двору так плавно, грациозно, её пышные каштановые волосы при каждом шаге пускали искристую волну, белоснежная блузка туго обтягивала гибкий стан, а бежевая юбка полоскалась по длинным загорелым ногам – и всё это казалось замедленными кадрами из заграничного фильма с Софи Лорэн. Впрочем, думаю, и сеньора Лорэн рядом с Леной поблекла бы и выглядела деревенской простушкой в свите вельможной госпожи. В свои четырнадцать лет Лена выглядела как вполне сформировавшаяся девушка, а когда нас познакомили, и мы разговорились, мне показалось что её грудной певучий голос обволакивает меня, а я отрываюсь от земли и летаю в невесомости. Красивые девушки знают о силе своего воздействия на людей, им постоянно необходимо строго дозировать волны очарования. Вот и тогда она говорила, жестикулировала и улыбалась очень сдержанно, может быть, именно это и производило впечатление того аристократизма, который я сразу отметил и которым так восхитился. Уж не знаю, как у других греков, а в этой семье дети воспитывались в строгости. Во всяком случае, и Юра и тем более Лена, редко оставались без дел, и во дворе я их видел не часто.
А рано утром, почти не спавший ночью, я в куртке и с сухим пайком в хрустящем кульке, стоял в пустом дворе и наблюдал, как в облаках тумана играют косые лучи прохладного солнца. Сначала вышел из своего подъезда Юра, а следом из-за ряда гаражей выехала синяя «Победа» и остановилась рядом со мной, распахнув дверцу. Мы с Юрой нырнули в огромный салон автомобиля, я поздоровался с родителями, пожал руку Юре, помахал рукой тетке, вышедшей на балкон – и мы тронулись в путь. В дороге все молчали: наверное, как и я с недосыпа, из радио лилась популярная песенка о попугае, который нагадал счастье по билетику, а певица почему-то выражала недоверие этой арифметике… Словом, я тоже пригрелся, задремал и очнулся уже на Преображенском мосту, под которым сверкала Днепровская вода, а над нами, по второму ярусу, гремела электричка и раздавался вдали гудок большого белого трехпалубного теплохода, который выходил из тесного шлюза на речной простор.
Справа над широкой водой вздымалась бетонная громада Днепрогэса, в самом центре плотины сверкали два пенистых водопада, над которыми зависла яркая радуга.
– Эх, сейчас бы на лодках к водосбросу: там рыбы оглушённой – немеряно, просто руками хватай и вытаскивай, – мечтательно протянул дядя Гена.
– Не волнуйся, там есть кому рыбу собрать, – вставила слово тетя Валя, – через полчасика в нашем дворе сомов и судаков будут продавать по рублику за штуку.
Помнится, меня это очень удивило: как такие красивые люди, почти небожители, могут говорить о столь прозаических вещах. Дядя Гена высадил нас на берегу Днепра, выложил из багажника сумки с провизией и одеялами, большой казан с треногой – и уехал в пионерлагерь за Леной. Мы под руководством тети Вали разложили на песчаном берегу одеяла, насобирали хворосту и разожгли костер. Она повесила на треногу казан и принялась готовить жаркое с баклажанами. Мы с Юрой надули небольшую двухместную резиновую лодку, забрались в неё, заплыли подальше от берега и установили на глубине пяток донок с колокольчиками на поплавках. Да еще забросили с берега и укрепили на рогатках три бамбуковых удочки. Так что когда из-за холма показалась «Победа», мы с Юрой и тетей Валей были готовы принять дорогую гостью. Но что такое: Лена вышла из машины, покачиваясь, с заплаканным лицом.
– Вот, мать, наша дочь не желает оставаться в пионерлагере. Просит увезти ее домой.
– Почему, доченька? – всполошилась мать и бросилась обнимать Лену.
– Там эти мальчишки… Там пионервожатый… Там начальник… Они все ко мне пристают.
–
– Да у него там роман с одной девочкой. Он меня совсем одну оставил. Ну, и эти... стали ко мне приставать, просто проходу не дают.
– Ладно, всё понятно. Не расстраивайся, дочка. – Дядя Гена бережно обнял девушку. – Если не хочешь, мы тебя насильно держать тут не будем. Значит, уедешь с нами.
– Папка, любименький, спасибо тебе! – Она обожала отца, льнула к нему, а я ревниво зыркал на это и с болью в груди мечтал о таком объятии Лены, хотя бы одном, а потом не жаль и умереть…
– Ну вот и слава Богу! – облегченно вздохнула тетя Валя. – А то я за тебя переживать стала. Как там, думаю, моя девочка!.. Сердце-то материнское не обманешь. Я чувствовала, с тобой что-то не так.
– Ну всё, хватит, мать! – сказал дядя Гена. – А теперь, дочка, отдыхай. Видишь, с нами Андрей приехал. Уж он-то парень воспитанный, и умеет себя вести с порядочными девушками. – Что в переводе на бытовой язык означало, примерно, следующее: а ты, мальчик, к моей дочери даже близко не подходи.
– Андрюша, здравствуй! – улыбнулась Лена, порывисто шагнула ко мне, будто собираясь обнять, моё сердце сжалось, но за шаг от меня она резко остановилась и… протянула руку для рукопожатия. – Я так рада!
– Здравствуй, товарищ Лена, – сказал я с ехидным прищуром. А потом рассказал анекдот: – На параде маршал объезжает войска и «здоровкается»: Здравствуйте, товарищи артиллеристы! – Здрав-гав-гав! – Здравствуйте, товарищи десантники! – Здрав-гав-гав! – Здравствуйте, товарищи чекисты! – Ну, здравствуйте, здравствуйте, гражданин якобы маршал…
– Ш-ш-ш-ш, – зашикали на меня, бдительно оглядываясь, товарищи коммунисты и комсомольцы. – Ты, Андрюш, пожалуйста, поосторожней с анекдотами, а?
– Да ладно, если так… – пожал я плечами, – а мы как-то без оглядки всё это рассказываем.
– Знаешь, Андрей, – сказал дядя Гена, отведя меня в сторону, – когда у меня был только Юра, я ничего в этой жизни не боялся, а вот когда родилась эта чудная девочка, я сразу хвост поприжал. Разумно иной раз промолчать, стерпеть, скрипнув зубами. А то, сам подумай, что с ними будет, если мне путёвку выпишут на лесоповал?
– Тогда я устроюсь на «Запорожсталь» и стану знатным сталеваром! И буду их содержать! – сказал я воодушевленно.
– Ты сначала школу-то окончи, герой! – потрепал он меня за плечо. – Но за моральную поддержку спасибо.
Да, такие дни не забываются. Чем только мы не занимались! Наловили рыбы, купались, потом надели маски и таскали раков из прибрежных коряг, ездили по степи на машине, устроили пир горой. На скатерти кроме печеной рыбы, салата по-гречески, возлежали зеленые конвертики долмы и – самое главное – мусака из казана, нечто вроде слоёного пирога из баклажан, помидоров, мелко нарубленного мяса и тёртого сыра – всё такое перчёное! У меня во рту горело и слезы выступали, а сотрапезники надо мной слегка посмеивались. Они-то ко всему прочему постоянно откусывали от стручков злого перца, к которому я даже и не прикасался. В греческом салате попадались какие-то черные ягодки.
– Что это? – спросил я.
– Маслины, – ответила тётя Валя.
– Я видел тут маслиновые деревья с серебристыми листьями и махонькими ягодками, и даже пробовал их на вкус, но они были приторно сладкими с косточкой внутри и совсем крошечными.
– Маслины, которые в салате, – сказала тетя Валя, – нам привозят родственники из Крыма, там они дозревают до нужной кондиции. А вообще-то, маслины для греков, как для русских грибы – вещь незаменимая.
В маленьких гранёных стаканчиках у каждого едока искрилось рубиновое домашнее вино, кисловато-терпкое, пахнущее солнцем и степью. В тот день мы все обгорели! Лица стали бордовыми – только белые зубы и белки глаз сверкали. Тетя Валя протянула Лене тюбик с кремом, и она по очереди помазала отца, мать, меня и брата. Когда длинные пальцы красавицы касались моего лица и плеч, я буквально таял от счастья. А запах того крема под названием «Детский» до сих пор считаю самым изысканным и постоянно держу в ванной у зеркала, в стаканчике с бритвой и зубной щеткой.