Созерцатель
Шрифт:
– Займись. Надо кое-что обсудить.
– Слушаюсь, – прошипел он и взялся за нож.
Молча, почти молча, мы осушили бутылки, сжевали по паре бутербродов. Я знал, что отец быстро пьянел, ему вообще выпивать врачи запретили. Но мне необходим был разговор начистоту. Мне нужно спасти родича жены, да и вообще хорошего человека. Да и отцу кое-что объяснить не мешало бы.
– Где же я вас видел? – спросил отец, потирая переносицу. Я тоже так делал в задумчивости.
– Может быть, на верхних этажах Лубянки, или Смоленки, – нагнал я туману. Еще не время говорить всю правду. От такой правды у него может и
– Значит, у Токарева обнаружился высокий покровитель? Будете дело закрывать?
– Ни в коем случае! – возмутился я. – Наоборот, дадим ему полный ход, да еще и в центральной прессе осветим, чтобы другим прохиндеям-стукачам неповадно было! Так что я прослежу только за исполнением законности. Ведь никаких улик у вас на Токарева нет? Только лживые заявления? Не так ли?
– Так, – кивнул отец.
– Вот и всё! Теперь эта тройка пусть предстанет перед судом за клевету на героя труда. Слушай, Михаил Иванович, а ты чего тут делаешь? Здесь что, местных органов нет?
– На соседней шахте был взрыв. Сорвана установка нового всесоюзного стахановского рекорда.
– И вы обычный взрыв метана с угольной пылью, конечно, представили как подрыв динамитом?
– Что от нас наверху требуют, то мы и представляем.
– Скажи, а разве ты не знаешь, в каких условиях работают шахтеры? Есть ли под землей вентиляция, удаляющая скопление горючего метана? Есть ли укрепления сводов шахты, безопасное освещение, горизонтальный транспорт? Почему шахтеры жизни свои кладут ради мифических рекордов, чтобы начальство получало ордена? Почему взрыв скопления метана квалифицируется не как нарушение техники безопасности, а как диверсия?
– У нас четкая инструкция руководства!
– Есть под ней подписи?
– Нет. Только устно.
– Это для того, чтобы потом всё свалить на тебя?
– Наверное, – устало кивнул отец.
– Значит, ты в любом случае «мальчик для битья», так не лучше ли поступить хоть раз честно и по-мужски? Наказать настоящих врагов народа: тех, кто убивает героев труда в шахтах, тех, кто пишет на них клевету? Ты знаешь, скоро ведь работать некому будет – всех пересажаете и расстреляете. Останутся одни стукачи, карьеристы и пьяницы – а от них нет никакого толку. Это балласт. А рабочую элиту – под нож! Так кто здесь враги народа? Не ты ли, Михаил Иванович?
– Что ты предлагаешь?
– Я предоставлю тебе бумажное прикрытие с печатью и подписью. А ты просто честно выполнишь свой долг. Накажешь подлецов и оправдаешь настоящих героев труда.
– Согласен, – кивнул отец. – А теперь скажи ради Бога, кто ты и почему лицо твое мне знакомо?
– Хорошо. Только то, что я тебе открою, является важной государственной тайной.
– Я понимаю. Буду молчать, как камень.
– Естественно, это же в первую очередь, в твоих личных интересах. За раскрытие такой информации расстрел станет розовой мечтой юного идиота. Слышал о специальных психиатрических лечебницах для особо опасных высокопоставленных лиц?
– Да, слышал.
– Ты все еще хочешь услышать правду?
– Да. Хочу.
– Я твой сын, а моя жена – внучка Токарева. Только спокойно. Просто в будущем некоторые люди научатся преодолевать временные границы.
– Ничего себе!.. – только и сумел сказать отец, глядя на меня. Так, наверное, я смотрю на мироточивую
– Точно, папа, мы с тобой физически очень похожи. Но, увы, только физически.
– А что не так? – осторожно спросил он.
– Видишь ли, папа, я верующий. Это Господь позволил мне встретиться с тобой. Ведь Бог существует в вечности, и только для Него нет временных границ. Видишь, как Он всё устроил чудесным образом: ты не расстреляешь деда моей жены, родится на белый свет девочка Даша и станет мне любимой женой. Ты не совершишь этого преступления и под прикрытием документов с подписью и печатью выведешь на чистую воду истинных врагов народа. А я буду за тебя молиться и, если ты попадешь в ад, я сделаю всё возможное, чтобы тебя оттуда извлечь.
– А что он есть? Этот ад?
– Есть, отец. И там очень плохо.
– Да нет! Не верю. Пока сам не увижу, ни за что не поверю.
– Увы, значит тебе суждено его увидеть. И не думаю, что тебе там понравится.
– Тогда мы все до одного туда попадем. А этого быть не может. Если твой Бог такой жестокий, что отправляет нас после всего этого земного ада еще и в ад подземный, то… мне такой Бог не нужен.
– Не Бог отправляет Своих детей на мучения, а мы сами богоотступничеством, своими грехами. Господь как раз делает всё возможное, чтобы мы спаслись и после смерти блаженствовали с Ним в раю. Это мы сами отворачиваемся от Бога, от Его помощи. И знаешь почему? Потому что нам очень нравится грешить – это сладко! Проявлять власть над людьми – это кайф! Тратить деньги на пьянку с женщинами – это весьма приятно. А Бог от нас хочет покаяния – а это добровольные слезы, это сознательный отказ от сладости греха. Вот тут и находится водораздел между верующими и неверующими. Вот почему я на тебя похож только физически. Но я обещаю тебе: пока жив, буду молиться о тебе. И верю, придет время, ты еще меня поблагодаришь за это.
Отец молчал. Я чувствовал, что между мной и им – высоченная стена его гордости. Скорей всего в сознательной жизни он не будет помнить нашей встречи и этого разговора. А может быть, останется нечто на подсознательном уровне, что будет останавливать его преступления, и еще пожалуй это – официальная бумага с подписью и печатью, которая сохранит жизнь нескольким хорошим честным людям.
Отец мой продолжал сидеть в лодке с бумагой в руке. Мне вспомнились два события: первое – Даша всё-таки родилась, значит, её деда не расстреляли; второе – отец рассказывал, что своё наградное оружие получил за операцию на Донбассе, показывал статью в газете «Правда» и очень этим гордился.
Я медленно взобрался на холм и обернулся. Отсюда было видно, как по-прежнему блестит золотистая река, в ней отражаются пурпурные облака. Сладко пахнет дымком, цветами, борщом и жареным луком. От кирпичного здания шахтоуправления по улицам поселка уже не шагают усталые люди в серых спецовках. Трудовой народ готовится ко сну. Раздаются звуки патефона, гармони и протяжное пение: «чому я нэ сокил, чому нэ литаю? Чому мэни, Боже, ты крылэць нэ дав, я б зэмлю покынув, тай в нэбо злитав…» Эти смертельно усталые после работы, зачумленные красной пропагандой люди стремятся летать, как ангелы! И попробуй это антикоммунистическое мировоззрение вышиби из них. Не тут-то было…