Созерцатель
Шрифт:
А вот раздаётся по двору заливистый звон колокольчика, и из-за угла выезжает серый мусоровоз со звонарём на подножке. Двери подъездов захлопали, народ выносит ведра и по очереди высыпает содержимое в оттопыренный квадратный зад спецмашины. Звонарь непрестанно трамбует мусор лопатой, потом дергает рычаги сбоку, и порция мусора уезжает внутрь, а мальчишки стоят и смотрят на всё это, обсуждая шепотом, как должно быть увлекательно и престижно работать на такой чудо-машине.
А вот и сталевары съезжаются на своих «Москвичах» и «Волгах». Это рабочая элита! Они все в белоснежных рубашках, круглый год загорелые, но не от солнца, а от мартеновского огня. Сразу пустеет доминошный стол, они солидно рассаживаются и начинают посиделки с
С наступлением вечера выходит Валерик и словно камешек по воде, швыряет по асфальту кусок серебристого металла, который назывался «церий». В темноте вспыхивают снопы ярко-белых искр – сначала рядом, потом дальше, еще дальше. Потом кто-то предлагает идти в порт, где мы наблюдаем, как шлюзуется огромный сухогруз, а чуть дальше маневровый паровоз таскает вагоны со шлаком, рудой, металлоломом туда-сюда, громко, с шипением пускает раскаленный пар, издавая пронзительные гудки. Бежим следом за огромным черно-красным паровозом, скрываясь от вооруженного винтовкой старика-сторожа в густых клубах пара и забираемся на циклопические горы серо-черного шлака, пахнущего дымом, и оттуда разглядываем небо над заводом «Запорожсталь» – там, среди высоких труб, огромных мартеновских печей и градирен иногда вспыхивает багровое зарево – это выпускают из печей наружу тот самый шлак, по которому так бесстрашно мы ходим.
А на следующее утро пьём кофе с теткой на кухне, вдруг раздаётся дверной звонок. Тетя Галя бросается к двери, на ходу предполагая, что это из школы. Но входит на кухню с Леной. Девушка садится за стол и принимает от тетушки чашку кофе. Тетка, чувствует мощную электризацию атмосферы и тактично удаляется в зал. Лена отпивает глоток, другой, потом вскидывает на меня огромные черные глаза, нежно глядит на мою смущенную физиономию секунду, другую, третью и, певуче растягивая слова, говорит:
– Андрюша, я чувствую себя виноватой. Я, наверное, испортила тебе настроение на всё лето. Ты прости меня, пожалуйста, и давай останемся друзьями.
– Да разве ты виновата, что… такая красивая…
– Ну да… Знаешь, какое это несчастье – видеть, как разбиваешь сердце хорошему человеку и ничего не можешь поделать.
– Да ладно, «нэ хвылюйся», как у вас тут говорят, я как-нибудь это переживу.
– Значит, друзья! – Она озарилась той сверкающей улыбкой, от которой, должно быть, стрелялись гусары, влюбленные в Лилю Брик, и матерые шпионы из окружения Мата Хари, вонзали меч в сердце приближенные Клеопатры и сходили с ума мальчики, знакомые с этой прекрасной греческой розой. – А я тебя, Андрюша, приглашаю на соревнования.
– Какие соревнования летом?
– А у нас в октябре городские, а сегодня – отборочные. Придешь? В ДСШ. Юра покажет.
И вот сижу я в спортивном зале и смотрю, как по большому ковру бегают и прыгают девочки в трико. Мне это всё не очень нравится. Пахнет потом, девочки волнуются, тренер кричит на них, доводя до слёз. И вот выбегает Лена. Публика сразу замолкает, всё внимание – только на неё. Она самая стройная, длинноногая и гибкая. Кажется, будто в этом совершенном теле и костей-то нет! Вот как она умудряется сидеть в шпагате и еще доставать лбом колена? Лена выполняет свои упражнения с такой легкой грацией, что даже тренер удовлетворенно молчит и только кивает головой. А мы с Юрой вытянули шеи, сжали кулаки и ловим каждое движение гимнастки. Судейская коллегия поднимает высшие оценки – полный триумф! Публика неистовствует! Лена с достоинством делает книксен и царственно удаляется.
Рядом со мной сидела курносая девушка. Она повернула ко мне лицо и сказала:
– Я тоже за Лену болела. А ты тоже, как все мальчики, влюблен в неё?
– Да,
– А ты говоришь, не как запорожец. Ты приезжий?
– Да, с севера, – кивнул я. – Издалека.
– Вика. – Она протянула мне ладошку.
– Андрей. – Я пожал руку девушки. От неё пахнуло дружеским теплом. Она была проста, общительна и, кажется, «всё понимала».
Мы дождались, пока выйдет из раздевалки Лена, поздравили чемпионку, при этом она с достоинством кивнула Вике и ревниво-одобрительно глянула на меня: я всё понимаю и тебя не осуждаю. Юра провожал сестру до дома, я же оказался в компании Вики, которая нравилась мне всё больше и больше. В следующие дни она меня сводила в парк «Дубовый гай», где мы плавали на лодке, смеялись до икоты в комнате смеха, разглядывая свои – то сплющенные, то вытянутые, то изогнутые – отражения. Потом сидели в кафе на берегу пруда и ели шарики ванильного и ягодного мороженого из алюминиевых вазочек. Вика читала свои стихи, которые мне нравились: они были такими же искренними и простыми, романтичными и светлыми. А напоследок мы прокатились на колесе обозрения, с самой высокой точки которого были видны и Днепр, и остров Хортица, и наш шестой поселок, и дымящиеся трубы заводов.
На следующий день она пригласила меня прокатиться на катере вокруг острова Хортица. Это было какое-то волшебство. В жару нам было прохладно от речного ветерка, там всё так здорово было видно: берега, меняющиеся от высоких скал до песчаных пляжей, Преображенский мост, Бабурка и правобережная часть города, плотина Днепрогэса, шлюз и острова нижнего бьефа. Но самое главное – высокое синее небо, чайки, прохладный ветер и эта простая, общительная и веселая девушка рядом. Пожалуй, она вылечила меня от болезни под названием «несчастная любовь» и вдохнула в меня желание жить и радоваться. Правда, через неделю Вика уехала в пионерлагерь на море, и мы увиделись только перед моим отъездом домой. Зато она еще долго писала мне замечательные письма, добрые, умные, веселые.
Однако, ряды моих новых друзей стали потихоньку редеть. Кто уезжал в пионерлагерь, кто к бабушке в село, а кто на море. Наш двор заметно опустел. Вот тут и появился у меня новый друг по имени Саша. В отличие от других, он не стал выяснять где лучше жить: в столице, провинции или заграницей. Саша сходу меня огорошил: «Мы живем не снаружи, а внутри самих себя, поэтому важно только то, что у нас вот тут» – и он ткнул пальцем в левую часть груди.
Саша не любил шумных компаний и, если соглашался на участие в играх или походах, то как-то нехотя, больше из вежливости. Этот парень никогда не злился, не скучал, был задумчив и очень необычно говорил. Чуть позже я узнал, что отец его работает «в органах».
Однажды, по уже сложившейся традиции, отец Саши предложил нам прокатиться на его «Москвиче». Мы доехали до самого Азовского моря, где удалось искупаться и даже принять участие в ловле рыбы сетью. Когда мы вытащили сеть на песчаный берег, старшие выбирали крупную добычу, а я выковыривал из бурых водорослей рыбу-иглу, морского конька, креветок – и очень радовался этим диковинкам. В каждом городе, который мы проезжали – Гуляйполе, Пологи, Мелитополь, Бердянск, – дядя Игорь заезжал в разные учреждения, а нам позволял прогуляться по городу. Потом мы снова ехали, и он обстоятельно рассказывал о местной истории, промышленности, национальном составе, климате. Спросил, видел ли я кинофильмы Тарковского? Пока не довелось, ответил я. Он пообещал показать дома собственную кинокопию, а потом сказал, что для выбора натуры фильма «Сталкер» приезжал в Запорожье сам Тарковский, и ему очень приглянулся ландшафт с отвалами шлаков на заводе «Запорожсталь» – натуральная запретная зона после космической катастрофы. Но что-то у него не заладилось, и он снимал в пригороде Таллина на окраине химзавода. А вообще-то у Тарковского большое будущее, он режиссер мирового уровня, закончил дядя Игорь.