Созерцатель
Шрифт:
…Отец дожил до семидесяти двух. Подолгу болел, перенёс шесть операций, задыхался от астмы, падал от головокружений и слабости, разбивая в кровь лицо; хоронил друзей, томился в одиночестве – и цеплялся, отчаянно цеплялся за каждый день своей мучительной жизни.
Как-то раз сидели мы с ним летним вечером на даче. Нас окутывал влажным теплом туман, поднявшийся от ручья невдалеке и обильно политой земли, по небу разлилась золотая ртуть заката, откуда-то долетал запах шашлыка и текла негромкая песня о степи с ямщиком и колокольчиком; нашу скамейку обступали цветы и пьянили головы сладким ароматом. Я напомнил отцу о
– Знаешь, сын, мы часто ошибаемся. Верить таким экстремистским высказываниям не стоит. Конечно, жизнь – штука не всегда приятная, но случаются и в старости, и в болезни, и в одиночестве такие сказочные минуты… Ну, скажем, как эти. – Он показал рукой на малиновое небо, зеленую листву, цветы, пчел, стрижей и воробышек. – Разве это не красиво! Всё как обычно ранним летом – но как здорово!
Еще раз мы вернулись к цифре – «50», когда отец за несколько месяцев до смерти сказал:
– Самое страшное время для мужчины – это 49 лет. Почему-то именно между сорок девятым и пятидесятым днями рождения многие круто меняют свою жизнь и почти всегда в худшую сторону. Понимаешь, у человека каждые семь лет меняются клетки всего организма. А тут семь раз по семь – полный телесный апокалипсис! Ты не знаешь, но мы с твоей мамой развелись, когда мне было 49, я бросил работу, переехал в другой город. Потом долго еще приходилось исправлять все эти… крутые виражи. Будто лукавый меня водил, как собаку на поводке. В 49 лет, сынок, сиди, где сидишь, и не дёргайся! Этот возраст надо элементарно переждать в укрытии.
Мне это удалось – сорокадевятилетие пришлось на время, когда я обучался одиночным погружениям в мир созерцания. Тогда большую часть суток искал я уединения и тишины. То, что совсем недавно пугало и повергало в тоску, отныне стало желанным. Видимо, в достаточной степени все мирские привязанности открыли мне свои адские грани, которые враг человеческий или скрывает, или камуфлирует чем-то внешне привлекательным. Нет, свои 49 лет я встретил смертельно усталым от разочарований в «счастье» мирской жизни, поэтому отсиживался в окопе уединения с тихой радостью.
Только не всегда окружающее пространство предоставляло мне желанную тишину. Под окнами шумел проспект, соседи часто ссорились и оглушали рок-музыкой; то тут, то там кто-то затевал ремонт, сотрясая бетонные стены протяжным визгом дрели. Бежать от такого рода напастей бесполезно, поэтому я использовал шумное время на вычитывание канонов и кафизм – как правило, крики и грохот извне помогали «книжной» молитве разгораться в мощный костёр, разгонявший мрак уныния, тупую рассеянность и жесткую теплохладность.
Но уж стоило перетерпеть приступ бытового шума, как в награду получал я необычайную тишину в душе. Мог даже иногда расслышать тончайшие отзвуки ангельского пения в райских высотах, а иногда меня в эти высоты поднимали…
В конце мая в нашем доме поселился новый жилец. Никто его не видел, но шуму наделал он немало. Он устроил переделку своей квартиры. Больше месяца нанятые им смуглые строители грохотали и сотрясали весь дом. Встречаясь с соседями в лифте, мне обязательно приходилось выслушивать ворчание:
– Оказывается, он меняет планировку, убирает стены и бетоноломами прорубает углубления
– Но у него, я слышал, есть все необходимые разрешительные документы.
– Если он мне встретится, я ему так накостыляю – никакие документы не спасут!
– Ой, мужчины, да вы только обещаете! А вот я ему точно глаза выцарапаю! Эти изверги моему ребенку второй месяц спать не дают!
– Говорят, он джакузи в ванной поставил размером с бассейн, может и мне тоже, а?..
– Если деньги есть, то можно и джакузи, конечно. Только вот, что я вам скажу, молодые люди! Страна, где во главу угла поставлен доллар, а не идея – обречена! Пора отсюда сваливать. Утеку мозгами на запад. Там наша докторская степень по физике очень ценится. Пусть потом поплачут, уроды.
Отчитав правило и не дождавшись тишины, я уходил из дому в парк. Возвращался к восьми вечера, когда рабочий день строителей кончался, чтобы насладиться тишиной.
Но именно в это же время стала приходить Даша. Там, на работе, что-то у неё переменилось, и она всё чаще стала навещать меня. И если первые внеплановые посещения меня обрадовали, то, начиная с третьего, я неожиданно стал ощущать раздражение. Моя возлюбленная жена – мне мешала! Она разрушала моё привычное уединение!
А однажды, вернувшись в восемь вечера домой, я обнаружил на полу кухни… пистолет. Мне, конечно, с раннего детства было известно, что у моего отца было наградное оружие, но от меня его скрывали в сейфе и ни разу даже не показали. Мать о нём ничего не рассказывала, да я и не спрашивал. Обследовал стены кухни. Под мойкой за трубами имелось углубление, которое закрывала фанерка. Видимо, от вибрации стен фанерка отвалилась. Под мойкой раньше был плинтус, но он давно треснул и был демонтирован. В образовавшуюся щель, наверное, проскользнул выпавший из тайника пистолет. Дедукция – это вам не прострация! …Итак орудие смертоубийства, как доложено выше, выпал из тайника, о последствиях чего будет доложено ниже, и во всей грозной красе явился мне прямо в центре кухни, чтобы я никак не смог его проглядеть.
Отец мой всегда отличался аккуратностью, и вещи свои содержал в идеальном порядке. Пистолет «ТТ» был смазан, в обойме имелся полный боекомплект патронов калибра 7,62 мм, так что выглядел аппарат полностью готовым к использованию. Я невольно залюбовался пистолетом. Вспомнились слова оружейника Маузера: «Только русскому Токареву удалось вместить столько смерти в крохотное пространство пистолета ТТ». Оттянув кожух-затвор, на обнажившейся боковой плоскости рамки я обнаружил гравировку: «За боевые заслуги… от руководства НКВД». Скольких же «врагов революции» папочка пристрелил из этой машинки?.. А пистолет-то смердит человеческой смертью!
Когда я только поднимал с пола оружие, в голову пришла мысль – срочно от него избавиться: зарыть в землю, спустить в унитаз, сбросить в мусоропровод. Но не успел я вдоволь налюбоваться агрегатом, опечалиться его смертоносностью и что-либо предпринять, как раздался звонок входной двери – должно быть, Даша. Снова из области солнечного сплетения полыхнуло раздражением. Только и успел сунуть пистолет поглубже в ящик стола, расслабил мимические мышцы лица, придав ему более-менее приличное выражение, и направился в прихожую встречать жену.