Спариться с бывшей
Шрифт:
— Тебе следует держаться от меня подальше. Я не могу быть рядом с тобой.
— О чем ты говоришь?
— Я… я причинил тебе боль. Я не могу изменить это.
Ее губы сжимаются в жесткую линию, когда она скрещивает руки на груди. Проходит пауза, прежде чем она говорит:
— Помнишь тот раз, когда я закрыла дверь квартиры, прищемив тебе руку? А через неделю у тебя посинел и отвалился ноготь?
Воспоминание об этом заставляет меня поморщиться.
— Я… что? Боже, мерзость.
— Да, так и было,
— Это не одно и то же, Элиза. Мы не должны быть вместе, потому что… мы не должны, — заканчиваю я, немного не в восторге от собственной логики. Минуту назад у меня были веские причины.
— Я знаю, ты в это не веришь, — она пристально смотрит на меня, ее теплые карие глаза изучают мои. — Это то, что на самом деле в твоем сердце?
По мере того, как секунды проходят без ответа, уязвимость вопроса растягивается между нами.
Это. Я не могу с этим смириться. Не тогда, когда она знает правду обо мне и моей семье. С этим было намного легче справиться, когда проблема заключалась в каком-то глупом шаге с моей стороны, а не в неотъемлемой части меня самого.
Как будто всю мою жизнь мне не приходилось отталкивать худшее в себе, сопротивляться всем своим импульсам, а у нее хватает наглости относиться к ним с пониманием. Как она смеет любить меня так, как мне нужно, чтобы меня любили, когда я изо всех сил стараюсь держаться от нее подальше.
Я хочу, чтобы она знала, что кто-то выбрал бы ее первой, предпочел бы ее всему.
Даже если это не могу быть я.
Я вздыхаю и провожу рукой по лицу.
— Нет, черт возьми. Я бы сделал это снова, не задумываясь. Все это.
Слова выплескиваются наружу, признание, которое я сдерживал зубами, возможно, даже с тех пор, как она впервые появилась.
Я не знаю, это ли то, чего она ищет, но она удивленно моргает, ее поза расслабляется.
— Я… что?
— Столько раз, сколько бы ты мне позволила, я бы возвращался к тебе снова. Даже если бы это закончилось еще одним разводом.
Ее рот приоткрывается, но она ничего не говорит. Все мое существо жаждет захватить этот рот в отчаянном поцелуе.
— Я бы ничего не стал менять. Я бы снова пережил разбитое сердце от того, что ты ушла, если бы это означало провести какое-то время вместе. И мне все равно, делает ли это меня болваном или жалким, я такой ради тебя, — говорю я, и это странно освобождает — просто сказать ей. — Потерять тебя стоит того, чтобы ты вообще была рядом.
Но она должна это услышать, и, возможно, я был в долгу перед ней все это время. Может быть, я просто так боялся всех худших исходов, что держал эту последнюю уязвимую часть при себе.
Но случилось худшее, и я не защитил себя. И просто причинил ей боль.
— Ты стоила каждой минуты этого, несправедливой или нет, ужасного конца и всего остального.
Глаза Элизы остекленели. Она выглядит так, будто хочет что-то сказать, как будто она на грани того, чтобы подобрать нужные слова, и я наклоняюсь, чтобы расслышать их.
Конечно, именно этот момент выбирает Логан, чтобы спуститься.
Я люблю свою семью, правда люблю.
Логан выглядит так, словно готов откусить кому-нибудь голову, возможно, в самом буквальном смысле, поскольку прерывает наш маленький момент. Придурок даже не полностью одет для свадьбы, а она через сколько, тридцать минут?
— Есть причина, по которой вы двое топчитесь здесь? — спрашивает он, как будто кухня в настоящее время является местом с интенсивным движением.
Элиза отходит в сторону, а он все равно закатывает глаза, как будто она двигалась недостаточно быстро. Ее брови хмурятся, когда она смотрит на него, он выглядит немного бледнее обычного, на лбу выступают капельки пота.
— Чувак, ты в порядке?
— Нет. Мне нужен пакет со льдом. Где весь гребаный лед на этой кухне? Разве минуту назад я не видел штук двенадцать пакетов со льдом? — на мой взгляд, он ведет себя как вспыльчивый подростк, захлопывающий крышки одного пустого холодильника за другим.
— Логан, господи, успокойся, — говорит Элиза, поднимая руки в умиротворяющем жесте.
Она делает шаг, чтобы помочь, но Логан уже на два шага опережает ее, переходя от пустого холодильника к морозильной камере.
— Не говори мне успокоиться! Когда в истории призыв человека к спокойствию действительно что-то дал? — он огрызается на нее в ответ, беспорядочно вынимая содержимое морозильной камеры и отбрасывая большую их часть в сторону.
— Эй! Не разговаривай с ней так, — говорю я с предупреждением в голосе, мои когти выдвигаются из кончиков пальцев.
Логан едва смотрит в мою сторону, роясь в морозилке в поисках, вероятно, пакета замороженного горошка или чего-то в этом роде.
— Все в порядке, у него просто стресс.
— Мне все равно, грумзилле8 вон там нужно сбавить тон.
Логан издает глухой, безрадостный смешок и выходит из кухни. Я слышу что-то похожее на удары мраморных шариков по полу, и еще больше ругани следом.
Он что, сразу проколол пакет с горошком?
Я бросаю взгляд на Элизу и машу ей рукой, чтобы она осталась, прежде чем последовать за прорванной плотиной ругани моего брата по пустым коридорам. Наряду с несколькими замороженными горошинами, разбросанными по полу, на стенах коридора, ведущего во внутренний дворик, появились большие царапины.