Спартак(Роман)
Шрифт:
— Я всегда думала, — сказала Клавдия, довольно неожиданно, — что кто-то придумал ее.
— Почему, моя дорогая?
— Таких женщин не бывает, — категорично заявила Клавдия.
— Нет? Ну, может быть. Трудно сказать, что правда, а что — нет. Я читал кое-что о войне и воевал сам, и то, что я читал, было очень мало связано с реальностью. Вот так вот. Я не поручусь, что это правда, но у меня есть все основания поверить в это. Да, я думаю, я этому верю. В его голосе была странная нота и, глядя на него, Елена вдруг поняла, какой он красивый. Сидя там на террасе в свете утреннего солнца, его прекрасное, сильное лицо напоминало легендарное прошлое молодой республики. Но по какой-то причине мысль не понравилась, и она искоса посмотрела на брата. Гай не отрываясь смотрел на генерала в каком-то восторженном поклонении. Другие этого не заметили. Красс привлекал внимание; его низкий, искренний голос захватил их и удерживал, даже Цицерон, посмотрел на него с новой осознанностью. И Гракх снова заметил то, что он
— Всего лишь общее слово, в качестве введения, — начал Красс. — Когда я вмешался, как известно, война длилась уже много лет. Всегда неудобно влезать в проигрышное дело, а когда война рабская, есть драгоценная слава в победе и невыразимый позор в поражении. Цицерон совершенно прав. Пять армий были уничтожены Спартаком, полностью уничтожены. Он кивнул Гракху. — Твои рассуждения соблазнительны, но ты признаешь, что я должен был видеть ситуацию такой, как она была?
— Конечно.
— Я обнаружил, что нет орды рабов. Никогда не было случая, когда бы мы не превзошли их численностью, если нужно сказать всю правду. Это было верно в начале. Это было верно в конце. Если бы Спартак когда-либо имел под своим началом что-нибудь вроде трехсот тысяч человек, которых он должен был возглавить, мы бы не сидели здесь сегодня в это приятное утро в самом красивом загородном доме Италии. Спартак захватил бы Рим и мир тоже. Другие могут сомневаться в этом. Но я достаточно сражался со Спартаком, чтобы не усомниться в этом. Я знаю. Вся правда состоит в том, что масса рабов Италии не присоединилась к Спартаку. Как вы думаете, если бы они были отлиты из такого металла, мы бы сидели здесь вот так на плантации, где рабы превосходят нас в соотношении сто к одному? Конечно, многие присоединились к нему, но он никогда не возглавлял более четырех — пяти тысяч бойцов — и это было только на пике его могущества. У него никогда не было кавалерии, как, например, у Ганнибала, все же он приблизился к тому, чтобы поставить Рим на колени ближе, чем когда-либо Ганнибал, — настолько могущественный Рим, что он смог разгромить Ганнибала в одной кампании. Нет, только лучшие, самые дикие, самые отчаянные, присоединялись к Спартаку.
Мне нужно было выяснить все самому. Мне стало стыдно за Рим, когда я обнаружил, какое состояние паники и иллюзии создали эти рабы. Я хотел правды. Я хотел точно знать, с кем я воевал, что это за человек, какова его армия. Я хотел знать, почему лучшие войска в мире, которые сражались и разбили всех, от Германцев до Испанцев и Евреев, побросали свои щиты и бежали при виде этих рабов. Тогда я устроил свой лагерь в Цизальпинской Галлии, расположившийся лагерем Спартак, подумал бы дважды, прежде чем нападать, и начал разбираться. У меня мало добродетелей, но одна из них — основательность, и я опросил сотни людей и прочел тысячи документов. Среди них был Батиат, ланиста. Среди них была вереница солдат и офицеров, сражавшихся против Спартака. И эта история была рассказана мне одним из них. И я в это верю.
— Если история такая же длинная, как введение, — заметил Антоний Гай, — мы пообедаем здесь. Рабы уже несли Египетскую дыню, виноград и легкое утреннее вино. На террасе было прохладно и восхитительно, и даже те, кто планировал продолжить свое путешествие в этот день, не спешили уезжать.
— Дольше. Но знающего слушают…
— Продолжай, — грубо сказал Гракх.
— Я намерен. Эта история для Юлии, с вашего позволения, Юлия.
Она кивнула, и Гракх подумал, — Его не заподозрить его в проницательности. К чему, черт возьми, он ведет.
— Это произошло по случаю второго разгрома Римской армии Спартаком. В первый раз, случай с Городскими Когортами, я думаю, мой друг Гракх помнит слишком хорошо — как и все мы, конечно, — сказал Красс, со злобной ноткой в голосе. После этого Сенат послал Публия против него. Полный легион и очень хороший, я полагаю. Это был Третий, не так ли, Гракх?
— Основательность — это ваша добродетель, а не моя.
— Я думаю, что я прав. И если я не ошибаюсь, какая-то городская кавалерия отправилась с легионом — всего около семи тысяч человек. Юлия, — сказал он, — пожалуйста, верь, что нет ничего особенно загадочного в войне. Требуется больше мозгов, чтобы зарабатывать деньги или ткать кусок льняной ткани, чем бывает у тех, кто является хорошим генералом. Большинство людей, чье дело — война, не очень умны — по понятным причинам. Спартак был достаточно умен. Он понимал несколько простых правил ведения войны и он понимал силу и слабости Римского оружия. Понимал как мало кто когда-либо. Ганнибал понимал, но из других мало кто. Наш уважаемый современник, Помпей, боюсь нет.
— И мы должны услышать эти возвышенные секреты? — спросил Цицерон.
— Они не возвышенны и не вот-то секреты, я повторяю их для Юлии. Они кажутся чем-то, чему невозможно научить человека. Первое правило, это никогда не раскалывать свои силы, если это не нужно для выживания. Второе правило, это нападать, если вы собираетесь сражаться, и если вы не собираетесь атаковать, избегать боя. Третье правило, это выбрать время и место сражения и никогда не предоставлять этот выбор противнику. Четвертое правило, это избегать окружения любой ценой. И последнее правило, это атаковать и уничтожать
— Этот вид азбуки, — прокомментировал Цицерон, — можно найти в любом военном руководстве, Красс. Это недостаточно глубоко, если можно так выразиться. Все слишком просто.
— Возможно. Но ничему такому простому не нужна глубина, — уверяю вас.
— И чтобы закончить это, — сказал Гракх, — что это за сильные и слабые стороны Римского оружия?
— Что-то столь же простое, и Цицерон, я уверен, не согласится со мной снова.
— Я желаю учиться у ног великого генерала, — легко сказал Цицерон.
Красс покачал головой. — Нет, действительно. Все люди убеждены в том, что у них есть талант к двум вещам, без подготовки и изучения. Написание книг и командование армией. И не без оснований, поскольку такое удивительное количество идиотов могут делать и то, и другое. Я, конечно, говорю о себе, — обезоруживающе добавил он.
— Это очень умно, — сказала Елена.
Красс кивнул ей. Он интересовался женщинами, но не был заинтересован в них; в любом случае, это было мнение Елены. — Что касается нашей собственной армии, — продолжал Красс, — ее слабость и силу можно подытожить одним словом — дисциплина. У нас самая дисциплинированная армия в мире — возможно единственная дисциплинированная армия. В хорошем легионе солдаты тренируются пять часов в день, семь дней в неделю. Учения предусматривают серию непредвиденных обстоятельств, но не могут предусмотреть все. Дисциплина в какой-то степени механистична, и когда наступают новые непредвиденные обстоятельства, дисциплина соответствует этому испытанию. Кроме того, у нас отличная армия для нападения; все ее преимущество — нападение, и ее оружие — оружие нападения. Вот почему легион строит укрепленный лагерь, когда он останавливается на ночь. Ахиллесова пята легиона — ночная атака. Первая тактика Римского оружия — это наш собственный выбор времени и места для битвы. Но эту роскошь Спартак нам редко разрешал. И Публий, когда он повел Третий Легион на юг, нарушил все эти чрезвычайно простые положения. Понятно. У него не было ничего, кроме презрения к Спартаку.
Теперь две дочери Антония Гая присоединились к вечеринке на террасе. Они прибежали, покрасневшие от смеха, азартно играли, и нашли убежище в объятиях Юлии настолько вовремя, чтобы услышать последние слова Красса.
— Вы знали Спартака? — спросила старшая. — Вы видели его?
— Я его никогда не видел, — улыбнулся Красс. — Но я его уважал, моя дорогая.
Гракх с серьезным видом очищал яблоко и наблюдал Красса сквозь прищуренные глаза. Он не любил Красса, и подумал, что никогда не встречался с военным, к которому он бы чувствовал какую-то теплоту или привязанность. Он поднял кожуру яблока одной длинной ленточкой, и девочки захлопали в ладоши от восторга. Oни потянулись за ним, но он настоял, чтобы они сначала загадали желание. — Затем оберните ваше желание кожурой. Яблоко содержит все.
— И случайного червя, — заметила Юлия. — Это была история о Варинии, Красс.
— Мы встретимся с ней сейчас, я просто предлагаю предысторию. Спартак был в то время в районе Везувия. И Публий, будучи дураком, разделил свои войска на три части, в каждой из которых было несколько больше двух тысяч человек, и начал зачищать эту сложную местность — на глазах у Спартака. В трех отдельных сражениях Спартак стер его армию с лица земли. Он поступал одинаково всякий раз, ловил их в узком ущелье, где манипулы не могли развернуться и уничтожал их. Однако в одном случае, полной когорте кавалерии и лучшей части когорты пехоты удалось вырваться и пробить себе путь, пехотинцы схватились за лошадиные хвосты, и лошади, вынесли их из этого ада. Если вы понимаете как сражались рабы, вы знаете, что они не позволяют чему-то подобному отвлечь их. Они концентрируются на том, что под рукой. Это то, что они сделали, и восемь или девять сотен пехотинцев и кавалеристов отступили к лесу, заблудились и появились в лагере рабов, где были женщины и дети. Я говорю — лагерь, но это была большая деревня. Вокруг него был ров, грязная стена и частокол. Должно быть, со Спартаком было много легионеров-дезертиров, потому что все было построено так, как мы располагаем в лагере, а хижины внутри были расположены, как на обычных улицах. Хорошо, ворота были открыты, и на улице было много детей, а несколько женщин присматривают за ними. Вы должны понимать, что когда солдаты были разбиты и бежали, большая часть их дисциплины исчезла. Я также не сужу тех, кто убивает рабов, будь то ребенок, женщина или мужчина. У нас достаточно оснований, ненавидеть грязь, и эти солдаты были полны ненависти. Oни бросились туда, и кавалеристы перекололи детей копьями так, как вы нанизываете на копье кроликов. В первой спешке они убили нескольких женщин, но другие женщины отбивались, а затем женщины деревни хлынули из ворот, вооруженные ножами, мечами и копьями. Я не знаю, о чем думали солдаты — едва ли о чем, кроме ненависти и мести. Они бы, я полагаю убили некоторых женщин, и изнасиловали других. Вы помните, какие скверные умонастроения были тогда по всей стране о рабах. До Спартака, если человек убил одну из своих собственных рабынь, он не смел выйти на улицу и поднять голову. Его действия считались более или менее унизительными, и если было возможно доказать, что его поступок беспричинен, он мог быть крупно оштрафован. Этот закон был изменен три года назад, не так ли, Гракх?