Спартак(Роман)
Шрифт:
Это битва. Теперь Давид узнает, что он был в битве. По сравнению с этим, все остальное — перепалка. Теперь Спартак не является командующим великой армии, но только человеком с мечом и квадратным щитом солдата, и он сражается, как сам ад. Именно так сражается Еврей. Оба они как скала, и битва вспенивается вокруг них. Будто они одни, и сражаются за свою жизнь. Затем сотня людей приходит на помощь. Давид смотрит на Спартака, и после крови и пота, Фракиец усмехается:
— Какая битва! — воскликнул он. — Какая битва, Давид! Доживем ли мы, чтобы увидеть восход солнца в такой драке? Кто знает?
— Он любит все это, — думает Давид. — Какой это странный человек! Посмотрите, как он любит бой! Посмотрите, как он сражается! Он сражается,
Он не знает, что сражается так же. Он должен погибнуть прежде, чем копье может коснуться Спартака. Он похож на кошку, которая никогда не утомляется, отличная кошка, кошка в джунглях, а его меч — коготь. Он неразделим со Спартаком. Можно подумать, что он прирос к Спартаку, так ему удается всегда оставаться рядом с ним. Он очень мало видит битву. Он видит только то, что прямо впереди Спартака и самого себя, но этого достаточно. Римляне знают, что здесь Спартак, и они забывают формальный танец манипулов, в котором их солдаты совершенствуются годами. Они толпились, возглавляемые своими офицерами, сражаясь и цепляясь за Спартака, чтобы вытащить его, убить его, чтобы отрубить голову монстра. Они настолько близки, что Давид может слышать всю мерзкую грязь, льющуюся из их уст. Это делает звук выше грохочущего рева битвы. Но рабы тоже знают, что Спартак здесь, и вливаются в этот центр сражения с другой стороны. Они поднимут имя Спартака, как знамя. Они размахивают им по всему полю боя, как флагом. Спартак! Ты услышишь, как оно разносится за много миль. В стенах города, в пяти милях от них, слышен звук битвы.
Но Давид слышит, не слушая, он ничего не знает, кроме сражения и того, что перед ним. По мере того как истощается его сила, а его губы пересыхают, битва становится все более и более ужасной. Он не знает, что бой кипит на пространстве в две мили. Он не знает, что Крикс разбил два легиона и преследует их. Он знает только свою руку, меч и Спартака рядом с собой. Он даже не осознает, что они пробились вниз по склону в долину, пока его лодыжки не начали погружаться вглубь мягкой, покрытой травой земли. Затем они погружаются в реку, и сражение продолжается, пока они стоят по колени в воде, красной как кровь. Солнце садится и небо алеет, горький салют тысячам людей, заполнивших долину с их ненавистью и борьбой. В темноте битва утихает, но нет паузы и под холодным светом Луны, рабы окунают головы в кровавую речную воду, пьют и пьют, ибо, если они не пьют, они умрут.
С рассветом Римский натиск дает трещину. Кто сражался с такими людьми, как эти рабы! Независимо от того, сколько вы их убиваете, другие кричат и вопят занять свои места. Они сражаются как животные, а не люди, даже после того, как вы погрузили свой меч в их кишки, и они упали на землю, они будут стараться вонзить зубы в вашу ногу, и вам приходится перерезать им горло, чтобы зубы разжались. Другие люди выходят из битвы, когда они ранены, но эти рабы продолжают сражаться, пока не умрут. Другие люди прекращают битву, когда заходит солнце, но эти рабы сражаются, как кошки в темноте, и они никогда не отдыхают.
В таком виде, страх ползет к Римлянам. Он растет в них из старого семени, давно посаженного. Боязни рабов. Вы живете с рабами, но вы никогда не доверяете им. Они внутри, но они также и снаружи. Они улыбаются вам каждый день, но за улыбкой ненависть. Они думают только о том, чтобы убить вас. Они растут на ненависти. Они ждут, ждут и ждут. У них есть терпение и память, которая никогда не заканчивается. Это семя, которое было посажено в Римлянах тогда, когда они впервые начали так думать, и теперь семя приносит плоды.
Они устали. У них вряд ли есть сила, чтобы носить свои щиты и поднимать свои мечи. Но рабы не устали. Движущая причина. Десять трещин здесь, сто там. Сотня становится тысячей, тысячи — десятками тысяч, и внезапно вся армия охвачена паникой, и Римляне начинают опускать руки и бежать. Их офицеры пытаются остановить
Когда Крикс и другие находят Спартака, он все еще рядом с Евреем. Спартак растягивается на земле, спит среди мертвых, а Еврей стоит над ним, с мечом в руке.
— Дайте ему поспать, — говорит Еврей. — Это великая победа. Пусть он поспит.
Но десять тысяч рабов погибли за эту великую победу. Другие Римские армии — большие армии.
VII
Когда стало известно, что гладиатор умирает, интерес к нему ослабел. К десятому часу, в середине дня, только немногие, наиболее закоренелые сторонники распятия оставались наблюдать — они и несколько нищих мошенников и потрепанных бездельников, которые были бы нежелательными среди многочисленных плодотворных удовольствий, которые даже в таком городе, как Капуя, устраивались днем. Правда, в то время в Капуе не устраивалось гонок, но что-то обязательно происходило на одной из двух прекрасных арен. Поскольку город пользовался такой популярностью у туристов, делом чести среди наиболее богатых граждан Капуи было обеспечить поединки пар в течении как минимум трехсот дней в году. В Капуе был отличный театр и ряд крупных публичных домов с проститутками, действующих более открыто, чем в Риме. В этих местах были женщины всех рас и национальностей, специально обученных для повышения репутации города. Были также прекрасные магазины, парфюмерный базар, бани и множество водных видов спорта на глади красивой бухты.
Поэтому неудивительно, что один умирающий, распятый гладиатор должен был вызвать лишь мимолетное притяжение. Если бы он не был героем мunera, никто не взглянул бы на него второй раз, но и так, он больше не был объектом, представляющим большой интерес. В письме, адресованном «всем гражданам Рима, которые живут в Капуе», три богатых торговца, возглавлявшие небольшую Еврейскую общину отказались от всякого знакомства или ответственности за него. Oни указали, что на их родине все бунтарские и недовольные элементы были искоренены, и они также указали, что обрезание не являлось доказательством Еврейского происхождения. Среди Египтян, Финикийцев и даже среди Персов, обрезание было довольно распространенным явлением. Было также не в природе Евреев наносить удар по той власти, которая принесла состояние мира, полноты и доброкачественного порядка на большей части мира. Таким образом, отвергнутый со всех сторон, гладиатор умирал в одиночестве и унижении. Он не предоставил никакого развлечения для солдат и ничтожно мало для зрителей. Была одна несчастная старуха, которая сидела, сложив руки на коленях, созерцая человека на кресте. Солдаты, от скуки, начали дразнить ее.
— Ну, красотка, — сказал один из них, — о чем ты мечтаешь, глядя на этого человека там?
— Снять его и отдать тебе? — спросил другой. — Давненько в твоей постели не было такого прекрасного молодого человека?
— Давно, — пробормотала она.
— Ладно, он будет с тобой в постели, хорошо. Он бы тебя объездил. Боже, он обошелся бы с тобой, как жеребец с кобылой. Как насчет этого, почтенная госпожа?
— Что это за разговоры, — сказала она. — Что вы за люди! Что это за разговоры вы со мной ведете!
— О, моя госпожа, прошу прощения. Один за другим солдаты стали отбивать ей глубокие поклоны. Несколько зрителей поняли игру и собрались вокруг.
— Я не дам двух проклятий за ваши извинения, — сказала старуха. — Грязь! Я грязная. Ты грязный. Я могу смыть грязь в ванне. Ты не можешь.
Им не понравилась игра таким способом, и они вновь подтвердили свой авторитет. Они стали жесткими, и их глаза сверкнули. — Успокойся, старушка, — сказал один из них. — Закрой свой рот на засов.
— Я говорю, что мне нравится.