Спасатель
Шрифт:
Ажиотаж среди колхозников дамы произвели. Изголодались мужики. Но хулиганства себе никто не позволял. Вчера Онуфрий с ними беседу провёл, что женщин освободили из неволи мы не для блуда, а для христианской семейной жизни. И любого, кто посягнёт на честь девы, ждёт изгнание с завода, если вообще не из общины. А по согласию каждый сможет себе из них жену выбрать. Но только по согласию.
Ввиду того, что храма у нас пока нет, и украшать зелёными веточками нам нечего, все их держали в руках, как в вербное воскресение. А уж как мужики петь старались - соловьями
Для праздничного стола привёз я не только обычную норму сухого вина (на этот раз Изабеллы), но и помидоры, которые мы посадить забыли. Точнее забыли поставить вовремя рассаду на них, вот и пропустили время посадки в грунт. Чеснок и лук репчатый пока привозные. А вот красный перец у нас вырос. Не такой жгучий, как кайенский, но злее паприки. Так что аджика получилась. Даже не совсем кавказская аджика, а то, что моя мать в своё время сама делала и называла ««огонёк»» - острый чесночно-томатный соус из натуральных ингредиентов, не кетчуп клятый. А к нему в полевой кухне что-то вроде чанаха томлёного с молодой картошкой, да привозными баклажанами. Да с сайгачатиной. А во второй полевой кухне – щи с молодой капусты.
Народу понравилось необычное праздничное блюдо.
А после торжественного обеда инженер и стряхнул покрывало со своего макета. И скромно встал, рядышком, не дыша.
Что сказать? Лепо. И как проект, да и вырезано искусно. Шатровый храм, устремлённый ввысь, опирающийся на четыре массивных крыльца с круговым гульбищем и невысокой колоколенкой над одним из крыльев. Просто космическая ракета, устремлённая ввысь на стартовом столе. А под каждым крыльцом внутри подклет для хозяйственных нужд храма. И под самим храмом просторный полуподвал. Храм же не только культовое здание, еще и хозяйство при нём.
Аплодисменты Жмуров сорвал. Неожиданно для меня, первыми захлопали ладошками бывшие узницы фашистских концлагерей. Остальные подхватили.
После того, как артельщик каменщиков с ошалелым видом отошел от стола с макетом, я ухватил его за локоть.
– Осип, коли после оговорённых с Тарабриным работ, останешься у меня, то строить этот великолепный храм предстоит тебе.
Осип Каменюка – мужик основательный, у артели в почёте, не первый год её возглавляет. Это очень яркий показатель при прямой-то демократии в русской артели. Выслушал меня внимательно.
– Спаси Христос тебя, барин, - поклонился он, стянув с головы шапку, - Соблазнительно такую лепоту своими руками изладить. Но сам я того не решаю. Мне с артелью это дело обмозговать надо. Как артель скажет, так и будет. К тому же у нас и семьи в станицах на том берегу.
– А семьи, если у меня останетесь, везите сюда. Мы вам слободку поставим, - завлекаю я мужика хитрована, прикидывающегося передо мной валенком.
– Хозяйство домашнее под боком будет. Только покажи где колодец вам копать – я для него бетонные кольца привезу. Да и сыновей мастерству обучать есть тут где. Поначалу на каменоломне. Потом на стройке. А лучшие ваши сыны, наверное, и камень резать смогут фигуристо.
– Платить как
– Договоримся, - обещаю я, ещё не зная под чего подписываюсь.
Но договор - это согласие при полном непротивлении сторон, как завещали нам классики советской литературы. Так что договоримся. А как конкретно - это я у Тарабрина чуть позже выясню. Этот сезон артели на его иждивении. Я их только кормлю. А у Степаныча с ними очень сложные расчёты. Не для средних умов.
– Ну, тады пойду я с народом пообщаюсь. Тут как опчество решит, так и будет. Без обид, коли что, – разводит Осип руками.
– А ещё я всю твою артель одену в одежду для работ на свой кошт, - завлекаю напоследок, имея в виду джинсовый секонд-хенд из Америки. – Свою трепать не придётся.
– Струмент заморский будет? Как у чурошников, - предъявляет Осип уже специфические хотелки.
– Договоримся, - обещаю. Теперь уже точно договоримся.
Отстал я от артельщика и выискал глазами девушку Аню из пятнадцатого века, ту самую дочь замкового слуги из Соснова, что в Русском воеводстве Польской короны выросла. Она как раз о чём-то скромно беседовала с отцом Онуфрием и матушкой Иулиной.
Позвал их всех присесть за стол у макета. Народ как раз, насмотревшись на макет, разошелся по манежу общаться с женским полом, разбившись на кучки.
– Нравиться тебе такая церковь? – спросил у девицы, оглаживая макет из секвойи.
– Любо. По душе мне такой храм, - отвечает. – Его у нас построят?
– У нас, - отвечаю. – А что можешь мне сказать про человека, который такое изладил?
– Плохой человек такое сделать не может. – В голосе девочки прорезается убеждённость.
– Тут надо чтобы Господь свою десницу простёр над его главой. Но почему вы меня пытаете? Что я понимаю в этом?
Пришлось прояснить ей, кто есть кто.
– Я тебя от рабства басурманского освободил и теперь я тебе вроде как опекун получаюсь, раз отца твоего рядом нет. А человек, который этот храм строить у нас будет, попросил у меня, как твоего опекуна, твоей руки.
– Он православный? – спросила и тут же покраснела, смутилась. – Да что это я. Другой веры человек наш храм строить не будет.
Святая простота. В самом московском Кремле итальянские католики православные храмы строили. И какие храмы! Но подтверждаю.
– Православный. Без обману. Вон отец Онуфрий подтвердит.
Священник подтверждающе кивает с ласковой улыбкой.
И матушка его согласно кивает.
А я продолжаю.
– Если ты вообще ничего не имеешь против, чтобы выйти замуж, то я готов тебя познакомить с возможным женихом. Насильно выдавать тебя никто не собирается. Будет твоё согласие - всем любо. А если жених не по нраву придётся – что же, на всё воля божия. Звать жениха знакомиться?
– Ну, если только посмотреть, без обещания завтра венчаться, без моего согласия, то почему бы и нет. – Пожимает худыми плечиками, опуская глаза в стол.
– Меня ещё никто не сватал. Интересно.