Спасти красноармейца Райнова. Книга седьмая. Пацифист
Шрифт:
– А день какой? Где мы?
– Да уже двадцать пятое июня. А лагерь наш в поле, рядом с городом Кобрин. Надо объяснять где Кобрин?
– Белоруссия вроде.
– Верно. Вот мы между Брестом и Кобрином. Погоди, там насчёт тебя один лётчик интересовался, капитан вроде. Сейчас позову, раз очнулся. Может знает тебя. Это он мне приказал за тобой приглядывать.
– Воды бы.
– С водой у нас беда, уж извини, что было, уже дал. Вечером ещё раздача будет, попробую набрать.
– А вы кто?
Мужчине было лет сорок, но форма красноармейская, сидит справно, на мобилизованного тот не похож. Скорее всего из кадровых, и тот подтвердил мои предположения.
– Ротный старшина я. Лавкин фамилия. Всё жди давай.
Старшина ушёл, я лёг на бок, со стонами, вроде тело не сильно травмировано, и стал вспоминать прошлую жизнь. Надо сказать, вспомнить было чего. Насколько мне не понравилось время пока шла война, и настолько я был счастлив в послевоенной жизни проживать. Жаль погиб через тридцать шесть лет. Уже и личность сменил. Бывший маршал Шевченко официально погиб, тело кремировали, как он и хотел. А я проживал в США, уехал туда, просто изучал как там живут. Года
То, что я вызовы на воздушный бой принимал, отдушина, и то запретили. Да всё, заперли меня как в клетке. И ничего, совсем ничего не изменилось, когда командующим фронта стал. Только охрана больше, и всё. Немцев бить нравилось, но такой присмотр, действовал на нервы. А я на это очень чувствительный. Дважды по краю прошёлся, чуть не сбежал и не сменил личность. Внешнее наблюдение так и не снимали до конца войны, я постоянно был под присмотром. Я конечно пытался дёргаться, считалось что у меня крутой характер, препятствий не вижу, всё сношу. Но вот так. А я свободолюбивая личность. Когда меня выгнали из армии, в первой жизни, устроился на станции у Артёма Райнова, вот тогда я и оценил, что такое свобода и жил полной жизнью. Ну, когда траур по погибшей семье прошёл. Думаю, вы понимаете, что для меня такой контроль, для моего психологического состояния, это очень тяжело. Держался, и довоевал из чистого упрямства, но радость была только когда в отставку вышел. Остальное всё обрыдло. А вот послевоенная жизнь, там всё отлично, ну просто смаковал её. Если бы не известность, по улицам пройти нельзя, узнают, вечерами с Ириной гулял, когда темнело, ещё больше бы радовался. Поэтому я не особо расстроился, что на перерождение ушёл. В планах было пожить подольше, но раз судьба так повернула нить моей судьбы, то чего печалится? Больше удивляет, что снова в лётчика попал, да молодого. Отчего даже рад, что не в генерала. Надеюсь тут до того беспредела, что в прошлой жизни был, не дойдёт. Жду, когда хранилище запустится, двое суток. С тонну для начала откроется, дальше кач.
Успел всё обдумать, когда Солнце снова заслонили, я открыл глаза и рассмотрел троих, двое в командирской форме, внимательно вглядывались в моё лицо, и знакомый старшина, что раннее за мной ухаживал.
– Нет, не узнаю, - сказал один из пленных командиров, тот что светловолосый, по старше.
– Не из моего полка.
– И не из моего тоже. Да и не было у нас «чаек». Надо других лётчиков сюда направить, может кто узнает беспамятного?
– сказал второй.
– Ладно сержант, лежи, время лечит, восстановишься.
Те ушли, а старшина рядом присел, да так, чтобы тень от него падала мне на лицо. Действительно легче стало. За следующий час, около меня побывало порядка десятка лётчиков, лагерь был крупный, огороженный в открытом поле. На пять тысяч. А узнал меня молодой старший сержант, из свежей колонны пленных, что привели. Тоже лётчик-истребитель. Уже под вечер подошёл, когда услышал про беспамятного, и сходу опознал, не смотря на синяки и чуть опухшее от избиения лицо:
– Так это Антонов, лётчик из нашей эскадрильи. Правый ведомый в первом звене. Только в этом году из училища. Мы из разных звеньев. А жили на соседних койках в казарме.
– А что за часть?
– спросил я.
– Сто Двадцать Третий ИАП, Десятая смешанная авиадивизия. Тоже не помнишь?
– присаживаясь рядом, спросил тот.
– Не помню. Расскажи, что знаешь обо мне. Может что вспомнится?
Тот меня сходу порадовал, сообщив, что Саня Антонов сирота. У Шевченко было множество родственников, проходу от них не было, то одного пристрой куда, то другого. В общем, тяжело было. Поэтому новость для меня действительно прекрасная. И не женат. Вообще красота. А так тот из Киева. Там же закончил аэроклуб и сразу поступил в военное лётное училище в Ейске, которое и закончил в этом году, прибыв в полк шестого июня. Вошёл во вторую эскадрилью, правым ведомым. Всего два тренировочных вылета, даже по конусу пострелял. Повезло, как раз стрельбы были. Да в принципе всё. Тут война началась, активные бои, немало техники потеряли на земле от ударов с воздуха. В полку осталось пятнадцать машин, перебазировались под Пинск, и две «чайки» отправили на разведку к Бресту, вылетели командир звена лейтенант Панин, и сержант Антонов, в прикрытие. Что произошло, уже не известно, но драпал Саня, судя по направлению полёта летел к Пинску, очень шустро. Однако немцы нагнали, и завязался бой. Я думал Саша сбил его в бою, а он таранил «мессер», скорее всего боезапас потрачен был. Ну а дальше известно. Вот такая история. Закончил рассказ, уже когда стемнело. Сам сержант попал в плен, когда его с группой техников отправили за подбитой машиной, эвакуировать. Безлошадных лётчиков было много, на всех машин не хватало, вот и находили дело. А тут комполка с воздуха приметил
Утром, когда на завтрак выдали еду, также сырые овощи и воду, на телегах привезли и кучами вывалили. Нам повезло получить капусты, и в котелок воды. Также подозвали медика, уставший парень меня осмотрел, пришлось раздеться, ощупал, и определил две трещины в рёбрах, возможно трещина в левой ноги, ниже колена, и избит, ушибы мягких тканей. Били конечно Саню долго, голове досталось, что видимо и помогло меня заселить в его тело, но в принципе ничего критического, всё само восстановиться. Нужен лишь покой и хорошее питание. Не такое как тут в лагере, с ним быстрее загнёшься. Кстати, в обед давали похлёбку на брюкве. Мне тоже немного досталось. Только после обеда, многих вывели из лагеря, колонна большая получилось, и увели. Меня как пострадавшего, и других раненых, оставили. Я кстати гимнастёрку ранее скинул, чтобы снова не побили, опознав. Обезличил себя. Так что вечером, сильно хромая, сам ходил на раздачу к воротам. Получил воду, просто дали напиться из черпака, ёмкости у меня не было, и выдали варёной картошки. По две штуки на руки. Так что жуя, есть очень хотелось, да и для восстановления травм нужно, вернулся. Там вскоре уснул, когда стемнело. Жду, что я ещё скажу? Немцы вон вышки ставят, топоры только и стучат, лагерь похоже долго собираются использовать, уже наладили прожектора, это они быстро, сбежать сложно, тем более мне травмированному. Поэтому я лежал на вытоптанной траве и строил планы. Будет хранилище, уже шанс сбежать есть. Да выйду к охране, немецким владею в совершенстве, скажу, что их агент, там уже за территорией, убирая в хранилище тех, кто рядом, достаю и вырубаю. Переодеваюсь и под видом немецкого солдата ухожу. Желательно всё вечером перед темнотой провернуть, чтобы она скрыла.
На самом деле с побегом я особо проблем не видел. Ничего сложного. Планы в основном строил что дальше делать. А я отлично помнил про ящики с истребителями «Як-1». Помнится, их там двадцать восемь было. Поверьте, иметь, в запасе такие машины дорогого стоит. Тонна в хранилище, самолёт в полной загрузке почти три тонны, но там в ящиках, разобранный, можно убирать по ящику и уносить. Спрятать в надёжном месте. Забавно, но у меня такое надёжное место было, и совсем рядом с Минском. В девяти километрах, в лесу. А мой фронт наступал там и Минск брал. Мощный бункер. Наши сделали, сто процентов, и видимо все, кто о нём знал, были мертвы, я и после войны заглядывал пару раз, пыль и никаких следов. Правда, он пустой, в три уровня, оснащения не завезли, но это даже хорошо, ящики там встанут. Чёрт, да там ящики и для сотни истребителей встанут. Жаль собранные, целые не убрать в хранилище будет. Тоже бы туда убрал. Ладно, спёр всё у станции, придётся побегать, и уберу в бункер, снова закрыв его. Там замаскировано всё, но как открыть я знаю. После этого к Бресту. Для начала Майю в наложницы, эта секс-бомба и мёртвого заведёт, и потом набрать припасов. Ну и вспомнив про награды в шкафу, думаю и их прихватить. Пару недель на излечение, восстановлю какой истребитель и на нём до наших доберусь. Дальше проверки, уверен, что они будут, про плен сообщу, смысла скрывать не вижу, потерю памяти изображу. Ну а дальше как судьба повернётся, буду воевать. Вот такие планы. А самолёты пригодятся. Между прочим, это серьёзное платёжное средство в первый год войны, за пяток таких истребителей можно многое получить. Так что пусть хранятся, найду куда пристроить. Да скорее всего сам же на них и буду летать, по мере того как потеряю очередной «як». Правда, без личной защиты, опасно всё, но Госпожа Удача при мне, и я на неё надеюсь. Вот такие планы.
Вот так и этот день пролетел, а я ждал обеда следующего, там откроется хранилище. Обед прошёл, и ничего, к вечеру время, уже нервничал, и нет его. Хранилище так и не запустилось. А в голове табун мыслей бегал. Как так? А я вспоминал слова Мика, что хранилища в конфликт не войдут, плетения амулета-жука сильнее и задавит те, что простейшие, оно развернётся. Вот тебе и эксперимент, проведённый надо мной. Рискнул и проиграл, задавили друг друга эти свёрнутые хранилища, вот что обидно. Лишился немалой ценности. Аж слеза в уголках глаз выступила. Тогда и ждать смысла нет, нужно валить. На этой кормёжке я ещё больше слабею, за каждый пропущенный день теряю шанс на побег. На третий день, к обеду также пустота, поэтому под вечер, я поднялся, и хромая, держась за бок, рёбра ныли, к воротам. Ужин уже был. Всего одна брюква досталась, уже съел, варёная, и вот подошёл к выходу.
– Господин унтер, - обратился сидевшему на стуле солдату, тот себя в службе явно не ограничивал.
– Я имею важную информацию, хочу её сообщить.
Тот покривился. Охрану, в отличии от нас, сегодня кормили рагу с мясом, ковырялся спичкой в зубах и не хотя отвлёкся, посмотрев на меня. Говорил я на чистом немецком, берлинское произношение, я там жил полгода. Берлин полностью на нашей стороне был, в зону оккупации союзников не входил. Вот так изучив меня, тот также не хотя встал, и подозвав одного из солдат, тут двое из патруля вокруг лагеря вернулись, и велел меня выпустить. Не отказал, это хорошо, ну и повёл к палаткам. Одна штабной была. Лагерь явно планировали на лето, к зиме его ликвидируют, поэтому немцы себя не утруждали постройками зданий, жили в палатках, дымилось шесть полевых кухонь. А лагерь снова заполнялся, колонн по две-три приводили в день, вот и готовили разную бурду. Ну и себе. Иногда от мясного духа, когда ветер на нас дул, аж скулы сводило, так хотелось. Слюнями исходили. А тут на травяной диете точно загнёмся. В палатке что-то писал молодой лейтенант. Начальник лагеря капитан, я его издали видел, с травмированной рукой, не гнулась, а это видимо зам, на дежурстве. Вот когда унтер меня завёл в палатку, даже заранее докладывать не стал, то лейтенант поднял голову, с интересом нас изучая голубыми и несколько водянистыми глазами, сам тот рыжим был, и унтер сообщил: