Спасти огонь
Шрифт:
Сообщили Серрано: «Дон, с нас требуют двадцать лимонов налом, иначе рабочих почихают». Серрано сначала даже не понял, о чем прораб толкует. Пришлось одному из напуганных инженеров перевести: «Если не заплатим мафии двадцать миллионов, станут убивать наших людей». Тогда Серрано тоже впал в панику и, заикаясь, передал Педро, какую любезность требуют совершить от них агли-уанс.
«Этого еще не хватало, — сказал Педро Хулиану по телефону, — платить мзду, чтобы преступников же и облагодетельствовать». Может, тормозные бюрократы были не так уж и неправы. Внутри Мексики есть другая страна, которая живет по своим законам. «Думаю, придется все свернуть», — заключил Педро. Нет, только не это. Ни в коем случае. «Я все улажу», — пообещал Хулиан. «Серьезно?» — усомнился Педро. «Конечно. Ничего не отменяй. Я с ними поговорю». Повесив трубку, Хулиан ощутил, как по спине у него сползает ледяная змейка. С чего, блин,
На следующий день он рассказал Хосе Куаутемоку, какое пожертвование требует с них дон Пепе, здешний капо. В тюрьмах капо всегда называют «дон» или «сеньор». Погоняла не в ходу. У дона Пепе, кстати, было погоняло — Крыса. Он и был крыса — не только потому, что отлично ориентировался в канализации, через которую внутрь попадали наркотики, но и потому, что и впрямь напоминал с виду крысу. Но называть его так лучше не стоило. Это де-факто был смертный приговор.
В обычные тюрьмы посылали мелких капо, шелупонь среди капо. Крупные рыбы, важные шишки, крестные отцы, боссы боссов, акулы садились в колонии строгого режима или просто высылались в Юнайтед Стейтс. Дон Пепе пользовался большой властью, потому что работал на больших боссов. Уже к тридцати он снискал славу убийцы. Тех, кто вставал между боссами боссов и бизнесом, он либо убирал сам, либо отдавал соответствующее распоряжение. Поводя своим острым носом и точеными зубами, он бросал киллерам поя своим началом: «Этого козла завали» или «Устрой ему свинцовую сыпь». Договариваться нужно было как раз с ним. Он имел такое влияние в тюрьме, что Хулиану пришлось записываться на прием к нему у секретарши директора. Которого, кстати, нарко хорошо подмазывали, а он не хотел усложнять себе существование и предпочел закрыть глаза на все эти разборки. Прием должен был состояться в понедельник. Хосе Куаутемок сказал, что пойдет с Хулианом.
Хулиан чувствовал себя идиотом. Ляпнул лишнего, а теперь вынужден взаимодействовать с самым лютым из капо. Дон Пепе был известен как жуткий изверг, и одно не понравившееся ему слово могло разбудить в нем жажду к смертоубийству. Как с ним торговаться? Как избежать, чтобы ему, Хулиану, прямо на месте не затолкали в жопу бутылку «Короны» и не занасиловали до смерти? Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, Хулиан приналег на сотоль и на разнузданный секс с бывшими.
Наступил понедельник, день встречи с омерзительной Крысой. Хулиан рано приехал в тюрьму. Процедура встречи с доном Пепе сильно отличалась от формальностей при посещении простых заключенных. Надо было входить через другую дверь, пересекать другие зоны контроля, заполнять другие формуляры. Обыскивали в четырех разных точках. В первых двух работали плохо питающиеся и плохо зарабатывающие надзиратели. В последних двух — бойцы нарко. Дюжие мрачные бугаи, по виду северяне.
С Хосе Куаутемоком Хулиан встретился после второго официального досмотра. Потом они вместе прошли два поста нарко. Нечего и думать пронести кусок стекла или заточку, чтобы выпустить кишки из наркогрызуна. Хосе Куаутемок теоретически способен задушить его голыми руками, но не получится. Плюгавого капо охраняют шесть амбалов. Все шестеро не ниже Хосе Куаутемока, а может, и повыше.
Наконец все кордоны остались позади, и очередной телохранитель провел приятелей к люксу дона Пепе. Тот играл в бильярд со своими бычарами. Даже не обернулся, когда они вошли, занят был однобортным карамболем. Он походил вокруг стола с кием в руках, прикидывая траекторию шара, по-пригибался, чтобы лучше оценить расклад, натер кий мелом и ударил. Прямо скажем, неудачно. Белый шар четырежды ткнулся в борта, а к красному и близко не подкатился. Крыса взглянул на вошедших. «Дон Пепе, — почтительно сказал примат, который сопровождал Хулиана с Хосе Куаутемоком, — деловые пришли». Он не сказал «посетители», или «друзья», или «товарищи», или «мужики», или «партнеры», он сказал «деловые». «Пусть подождут в кабинете», — проговорила тщедушная облезлая крыса.
Их провели в офис площадью квадратных метров сто. Педро сразу же поплохело бы от такой кичеватой обстановки, но Хулиану и Хосе Куаутемоку было не до эстетики. Бугай-конвоир, который с виду был вроде не злой (ходили даже слухи, будто он плачет горькими слезами, когда душит своих жертв), предложил им присаживаться на розовые кожаные кресла. «Шеф сейчас подойдет. Не желаете пока сериальчик посмотреть какой-нибудь?» Они кивнули, и шкафандр включил хрензна-етсколькодюймовую плазму. Оставил им пульт и ушел. Как только он удалился, Хулиан подсел поближе к Хосе Куаутемоку и хотел что-то сказать, но тот цыкнул и показал на несколько мест в комнате. По углам висела
Наконец час спустя появился дон Пепе. Он прошагал через весь кабинет и сел за пластмассовый стол с прозрачными ножками, в которые были вделаны настоящие гремучие змеи и скорпионы. Какой-то народный художник, видимо, был в курсе работе Дэмиена Херста и создал ранчо-версию. Дон Пепе вытащил из ящика стола пульт и выключил телевизор. «Сколько готовы заплатить, деловые?» — осведомился он, не поздоровавшись. Напрямик попер, без вазелина. Хосе Куаутемок встал с кресла, подошел к столу и наклонился к Крысе. Шесть амбалов приняли боевую стойку. «Низ», — сказал он. Хулиан не понял. Грызун улыбнулся: «Ты либо безбашенный, либо безмозглый». В эту секунду Хулиан догадался и сглотнул. Низ: нисколько, ничего, ньенте, ни фига, ничегошеньки, ни сентаво. Низ. Низколько.
Несправедливо было бы не учитывать и счастливые моменты, которые мы пережили рядом с тобой. Как, к примеру, тогда, в воскресенье, когда ты посадил нас троих в машину и сказал маме, что мы вернемся к ужину. Мы спросили, куда ты нас везешь, и ты сказал, это сюрприз. Приехали к большому особняку в районе Педрегаль. Помнишь? Ты позвонил, и тебе открыл статный мужчина в костюме и галстуке. «Я к сеньору Карва-халю», — сказал ты. «Кто спрашивает?» Я разглядел у него за поясом пистолет. «Профессор Сеферино Уистлик», — горделиво ответил ты. Он попросил подождать и закрыл ворота. «А кто здесь живет?» — сгорая от любопытства, спросила Ситлалли. «Один друг», — сказал ты. Широкоплечий снова открыл дверь и пропустил нас внутрь. То, что предстало нашим глазам, просто ошеломило меня. Во дворе стоял десяток машин, между ними ходили мужчины, тоже в костюмах и галстуках. Горничные в форме наблюдали за нами издалека. Я поймал твою руку. Мне было не по себе от этого места и от количества охранников. Мы пошли к дому, и далеко впереди я увидел огромный сад с бассейном. Вода поступала в центр бассейна из обломка акведука колониальной эпохи (годы спустя я узнал, что это был настоящий акведук XVI века, пролегавший через деревню, откуда твой «друг» был родом, и что «друг» просто выкрал его оттуда для своего поместья). Какой-то человечек, тоже в костюме и галстуке, непривычных для воскресенья, подошел к нам, улыбаясь, и протянул тебе руку: «Профессор Уистлик, рад познакомиться. — Он долго тряс твою руку, как будто не мог нарадоваться твоему приходу. — Я Росендо Лопес, помощник профессора Карвахаля». Мы стали мысленно гадать, в каком таком университете преподает профессор Карвахаль, если отгрохал себе этот особняк.
Росендо провел нас к дальней границе участка. Навстречу нам выбежали красивые щенки-веймаранеры, а за ними взрослые собаки, полностью соответствовавшие стандартам породы: поджарые, с короткой серой шерстью и голубыми глазами. Чистокровные, образцовые. «Профессор Карвахаль дарит нам щенка», — сказал ты, улыбаясь. Мы разволновались. Породистый веймаранер, конечно, станет предметом зависти всех наших приятелей по району. Мы подошли поближе к стайке щенков, и из гущи вынырнул один, черный и желтоглазый. Росендо взял его на руки и повернулся к нам: «Вот этого мы выбрали для вас. Правда красавец?» Вообще не красавец. Щенок был тот еще уродец. Ты погладил его по голове: «Нужно придумать ему имя».
Ягодами задавался вопросом, почему такого, как ты, приняли в доме, где бродили толпы телохранителей и обслуги. Пока однажды не наткнулся на фотографию «профессора» Карвахаля в газете. Он был главой учительского профсоюза. Ты, ярый противник коррупции, поборник честности, не погнушался беспородным щенком в подарок от такого отвратительного типа. Какие неведомые добродетели таились в нем, что он заслужил твое внимание? Я всегда гордился твоей несгибаемой неподкупностью и цельностью. И разочаровался бы, узнай, что ты отклонился от своего морального компаса, чтобы взобраться благодаря этому человеку по служебной лестнице.
Щенка мы назвали Тито. Мы его обожали. Он был шаловливый и очень добрый. Придя из школы, мы тут же кидались играть с ним во двор. Он затронул в тебе какую-то струну из детства, потому что ты явно его любил. Ты, всегда чуравшийся сюсюканья, обласкивал его и нахваливал и даже разрешал ему спать у тебя в ногах в кабинете. Когда Тито заразился лейшманиозом, я очень горевал. Наш верный товарищ быстро угас. В девять лет я столкнулся с огромной болью утраты. Мы не плакали, потому что ты запретил. Не знаю, как мы это выдержали, — на всех троих его смерть произвела ужасное впечатление.