Спасти «Скифа»
Шрифт:
– Достаточно, – прервал его Кобозев. – Достаточно, Алферов. Я выслушал вас, еще раз внимательно изучу ваш рапорт. Дело Гайдука будет затребовано и тоже изучено. Свои выводы я изложу товарищу полковнику. Когда вы понадобитесь, вас вызовут. Пока можете быть свободны, возвращайтесь в полк. Может, вам нужна машина? Могу помочь.
– Благодарю вас, товарищ капитан!
– Хорошо, я распоряжусь, – Кобозев положил руку на телефонную трубку. – Да, кстати, Алферов… Своими выводами пока ни с кем больше не делитесь. Думаю, это как раз понятно?
Выяснить, что вчера ночью диверсионная группа во главе с капитаном Сотником ушла в Харьков, капитану НКВД
Дело в другом – а нужно ли это? Ведь, похоже, операцию курирует непосредственно Ставка, и раз особый отдел фронта не проинформирован, значит, это не признано целесообразным.
При других обстоятельствах Кобозев отложил бы рапорт обиженного, а от того слишком бдительного старшего лейтенанта в нижний ящик стола – давать скорый ход явной глупости майор не собирался. Но, запросив параллельно по ВЧ данные о Павле Гайдуке и ближе к полуночи получив ответ, он еще раз перечитал безграмотный, зато, оказывается, не лишенный некоторой ценности рапорт Алферова.
Группа отправлена в Харьков. Гайдук – уроженец этого города. Там был разоблачен, осужден и казнен его отец.
Даже если подозрения Алферова по поводу сознательных диверсий Гайдука – бред, выполнять ответственное и особо важное задание в Харьков отправлен человек, который имеет зуб на советскую власть, чувствует себя в родном городе так, словно стены домов на его стороне и обеспечивают защиту.
Потому есть все основания допустить: Павел Гайдук при первом же удобном случае предаст. Он мог скрывать свои истинные чувства до поры до времени, приняв тактику выжидания. Теперь же у него появилась возможность сквитаться и нанести удар. Наконец, главное: Разведуправление в лице его высшго руководства данного вопиющего факта не учло. Пускай даже задание будет выполнено – отправка в составе группы бойца с сомнительной биографией так или иначе послужит во вред ГРУ. Это означает, что рапорт Алферова и нужные выводы, которые из него можно сделать, пойдет на пользу НКВД, что даст ему дополнительное очко в извечном противостоянии двух служб. Конечно, если карту верно разыграть. Как скоро соберется это следать особый отдел фронта и будет ли делать такой ход вообще – забота уже не капитана Кобозева.
11
Гайдук лежал на бетонном полу в луже воды, смешанной с кровью.
Когда Брюгген спустился в подвал, двое дюжих гестаповцев, один в кителе с закатанными рукавами, другой – вообще без кителя, в белой майке, испачканной в нескольких местах кровью пленника, как раз в очередной раз отливали Павла водой, приводя в чувство. Увидев штурмбаннфюрера, оба оставили свое занятие и вытянулись, приветствуя его.
Кнут жестом велел им посадить Гайдука на топчан, прислонить к стене, чтобы не упал, и выйти. То же самое распоряжение он повторил и присутствующему на допросе Хойке. Начальник гестапо вопросительно взглянул на пленника, который со стоном начал приходить в себя, но Брюгген подтвердил свой приказ, и тот подчинился, оставив Брюггена с пленником наедине. Снаружи с лязгом заперли тяжелые двери.
Некоторое время Брюгген постоял перед избитым и окровавленным пленником, задумчиво покачиваясь с пятки на носок. Потом, увидев, что взгляд Гайдука стал более осмысленным, протянул ему сигарету. Тот не спешил принимать, и тогда Кнут поднес ее к разбитым губам пленного.
– Всего лишь хорошая немецкая сигарета, – произнес он по-русски. – Я не буду
Гайдук, немного поколебавшись, сжал сигарету губами. Брюгген поднес зажигалку, пленник сделал затяжку, сигарета чуть не выпала, но он удержал ее.
– Придется курить так. Я не могу пока снять с вас наручники, – Брюгген сделал шаг назад, словно так ему было лучше видно пленника. – Я вообще не могу, да и не хочу сейчас делать многое из того, что применяют мои коллеги. Да, кстати, пусть вас не удивляет мой русский. Было время, когда наши страны и наши правители не считали друг друга врагами. Я как раз в те времена учился в Москве, бывал в Киеве, Одессе, Ленинграде, вообще относился к вашей стране с симпатией. Ну, это так, лирика… Перейдем к более прозаичным вещам, – Брюгген взял табуретку и сел, теперь оказавшись вровень с пленником. – Пока вы курите, я скажу, какие методы еще не собираюсь применять. Не хочу изображать этакого доброго интеллигентного офицера, по воле трагической случайности, имя которой – война, надевшего на себя черный гестаповский мундир. Моя фамилия Брюгген, звание – штурмбаннфюрер СС, и где-то в глубине души я такой же мясник, как и пытавший вас только что начальник местного гестапо. Я не собираюсь производить на вас лучшее впечатление, чем того заслуживает сотрудник тайной государственной полиции рейха. Кроме того, я не собираюсь гарантировать вам жизнь в обмен на некие признания. Просто я хочу, чтобы вы, – указательный палец нацелился в грудь Павла, – не теряли зря своего и моего времени играми в героя. Я знаю, зачем вы здесь. Я так же, как и вы, охочусь за человеком, который носит позывной «Скиф». Я знаю о том, где он прячется, не больше вашего. Если бы вы знали больше, то не сунулись бы на ту явку. Хозяин явочной квартиры, кстати, тоже знает немного, – он театрально развел руками. – Как видите, вам не нужно терпеть пытки, отказываясь давать информацию, которую мы уже знаем. И если мы не договоримся сейчас, то после моего ухода вас просто застрелят – вы не нужны, разве что Хойке прикажет мучить вас дальше из чистого садизма, реализуя свои специфические наклонности. Согласны?
– А как вы думаете? – выдавил из себя Гайдук, выплюнув окурок.
– Думаю, вы не хотите умирать. Никто не готов умирать вот так и вот тут, – Брюгген обвел рукой сырое помещение подвала. – Правда, среди вас много фанатиков…
– Нас прислали сюда умирать, – глухо проговорил Павел. – А лично мне вообще не оставили шансов выжить.
– Вот как? Интересно. Только звучит слишком уж трагично… Кстати, как мне к вам обращаться? Документы, найденные при вас, настоящие, но не ваши.
– Павел. Павел Гайдук.
– Звание в Красной армии?
– Старший лейтенант. Разведывательная рота третьего полка Воронежского фронта.
– Хорошее начало, Павел. Могу я называть вас по имени?
– Можете.
– Так вот, Павел, что значит – прислали умирать? Задание опасное, охотно верю. Любого из вас… Кстати, сколько вас всего в группе?
– Тот… на явочной квартире… Он жив?
– Который, со слов начальника гестапо, представился немцем?
– Он и есть немец.
– Если так, то тогда он был немцем. Убит на месте.
– Кого взяли кроме меня?
– Охотой за вами наши люди слишком уж увлеклись…
– Значит, никого. Ну, в таком случае, вам придется ловить еще двоих.
– К этому мы еще вернемся, Павел. Так, на чем мы остановились? Ага, вот: вас четверых могли убить в любой момент. Чем же это задание отличается от любого другого, похожего?
– Для меня – очень многим, господин Брюгген.
– Вы уже несколько раз пытаетесь перевести разговор на себя лично. Вы чем-то отличаетесь от своих товарищей?